Моя горькая месть

Гауф Юлия

— Мне ее оставить не с кем. Поля не помешает, она плачет не так часто, я покормила ее, — вышла, и начала спускаться по лестнице вслед за Евгением Александровичем. — Скажите, а времени много понадобится, чтобы паспорт сделать и свидетельство о рождении?

— Сегодня же все и сделают.

— Так быстро? — искренне удивилась я, и услышала логичный, ненавистный мне ответ:

— Деньги, Вера. Всего лишь деньги. В базах данных все на тебя есть, нужно всего лишь вписать все это в документ.

На все ушло сорок минут. Евгений Александрович

со мной не пошел, отправил своего безликого помощника, который за моей спиной стоял, и следил. Наверное, за тем следил, чтобы я не назвалась их с Владом фамилией, и не попросила Влада отцом вписать в свидетельство Поли.

Мне бы это и в голову не пришло, но попробуй, докажи.

— Итак, Виноградова Вера Владимировна, — монотонно продиктовала паспортистка. — Ваши документы готовы, паспорт чистый, нужно будет встать на регистрационный учет. ИНН и СНИЛС сделаете сами. Ребенка как записать?

Значит, я Виноградова. Интересно, а мама жива — моя родная мама? Или…

— Вера Владимировна?

— Простите, — очнулась я. — Виноградова Полина Павловна. Запишите так.

Обернулась за спину, придерживая слинг, в котором уютно устроилась дочка, и посмотрела на сопровождающего меня мужчину — на его лице было довольство. Значит, я поступила правильно, открестившись от Гараев.

Они не нужны мне, я не нужна им, но почему же так больно?!

— Держите, — мне протянули наши с Полей документы в прозрачном файле, я поблагодарила, и вышла из кабинета, испытывая и облегчение, и смутную тревогу.

Я правильно поступила. Нельзя ребенку так жить, Поля не должна по моей вине страдать, да и мне нужно жизнь налаживать. А будучи призраком сделать это практически невозможно.

Да, я поступила правильно…

— Садись, подвезу, — окно авто открылось, и я пошла к машине, в которой меня привезли. — Итак, Вера, что теперь?

— Я уеду, как и обещала. Спасибо вам, — искренне, хоть и через силу поблагодарила я этого сложного, неприятного мне мужчину.

Он помог с умыслом, чтобы избавиться от нас, но помог ведь, тогда как все бросили. А это дорогого стоит.

— Денег тебе достаточно? Вера, мне не нужны бесконечные звонки с просьбой добавить. Лучше скажи сразу, шантажа и бесконечных требований я не потерплю…

— Мне достаточно, — торопливо прервала я, чувствуя, как унижение разливается в душе. — Никакого шантажа не будет, как и просьб добавить. И вообще… я верну вам все до копейки!

В конверт я так и не заглянула, он так и остался лежать на кухонном столе. Прикасаться к этим деньгам тошно, как к насекомому ядовитому. Кажется, что я саму себя предала, но без денег этих я пропаду, и дочь погублю. С ней ведь сейчас даже сидеть некому, а на новом месте придется искать учеников, нарабатывать базу, и няню искать.

Да, деньги мне нужны, и не думаю, что Евгений Александрович мало их оставил.

— Возвращать не нужно. Где меня найти ты знаешь, телефон есть. Звони в крайнем случае,

Вера, и исчезни поскорее. Очень надеюсь, что наш уговор ты не нарушишь, я таких вещей не прощаю ни мужчинам, ни женщинам, — сказал он на прощание холодно, и я лишь кивнуть смогла.

А затем вышла из машины, зажав документы под мышкой.

Домой идти тяжело, нужно вещи собирать — и свои, и Полины. Билет покупать: раз я с документами, то можно не на попутках добираться, а на поезде или самолете. Все это важно сделать сегодня, но вдруг Катя вернется, одумавшись?

Она психанула, убежала, но проветрит голову, и домой придет, а меня там нет! Как же поступить?

— Нужно найти ее. Но куда Катя могла пойти? — пробормотала, стоя напротив дома.

И едва я хотела войти в подъезд, я услышала звук сирены — громкий, оглушающий, а следом заплакала проснувшаяся Полина.

— Проходим, проходим, — поторопила меня полная женщина в форменном костюме, и я вошла в свою же квартиру в сопровождении множества людей.

Слинг болтается на груди, Полю прижимаю крепче, а она как чувствует, что беда, и надрывается громогласным плачем, от которого все раздраженно морщатся, а я… я паникую, задыхаюсь.

— Я ничего не сделала…

— Проходите внутрь, — командовала всем этим парадом безумия женщина лет сорока пяти.

Я таких за свою жизнь перевидала, особенно в детстве: плотная, среднего роста, одета в форму, короткая стрижка и волосы, выкрашенные в невнятный коричнево-красный. На лице выражение красней усталости, разочарования от жизни, и презрения ко всем, а весь разговор сух и бюрократичен. И пугает до колик, до судорог, нутро от страха скручивает.

Меня в детстве такие навещали: и у родной матери забрали, и когда удочерили, они приходили, и вынюхивали все. Высматривали, искали, к чему прицепиться.

— Давайте ваши документы, и документы ребенка, — женщина расположилась за кухонным столом, и я протянула ей файл с бумагами.

— Вот. Но я ничего не сделала, я не понимаю, что происходит.

Промямлила, а затем встрепенулась в недоумении: как они узнали, где я? Регистрации у меня нет, и никто ведь не в курсе, где я живу… поморщилась, и головой покачала, кляня саму себя. В курсе все: Влад, Евгений Александрович, обиженная Катя, у паспортистки я заполняла анкету, родители моих учеников тоже знают мой адрес.

Не так уж тихо я жила. Не так уж незаметно.

— Дайте ребенка Анне Алексеевне, девочку нужно осмотреть, — начала командовать главная, но я почти пришла в себя, и перебила.

— По какому праву вы пришли в мой дом? Вы кто вообще? Ребенка я своего никому не дам, осматривать не позволю, я ваших-то документов не видела! — возмутилась я и на этих незваных гостей, и на себя, что безропотно позволила ввести себя в подъезд, и сама им дверь открыла.

— Опека, — представилась моя собеседница, и показала удостоверение.