Моя хранимая Химари

Димитров Роман Иванович

Мда, а бурная деятельность отца действительно поражает, если верить прерыдущим рассказам Гинко, а не верить ей нет смысла. Интересную он смог набрать команду и интересным делом занимался. Очень интересным. Без каких-либо магических клятв собрать в команду демонов-люмпенов с точки зрения людей, и сдружить их вместе с уволенным разнопрофильным агентом из "Ко-антё са-тэ" (выражаясь по-гайдзински: Public Security Investigative Agency, японская служба контрразведки), бывшим снайпером из "КГБ" (Комитет государственной безопасности СССР), бывшим барселарьерцем (Разведка Италии) и… в общем, многими другими. И это всё лишь на общих интересах, финансовой оплате и одинаковых политических взглядах. Завязать связи с крупными ливанскими производителями оружия,

затем с различными дилерами из других стран, включая такой близкий к местным Китай… теперь, кстати, понятно, откуда Райдзю взяла эту гору оружия.

Интересно, как он при такой работе успевал ещё и уделить время на воспитание Наруками? И кто в его отсутствие присматривал за ней? Хотя, думаю, Нару бы упомянула, если бы это было важно. А Гинко, оказывается, более "чиста", чем я мог подумать про неё, при её-то бывшей профессии. Убивать только в самозащиту, пускай даже иногда и превентивно… хм. А вот об Айе такого не скажешь, пусть она лично не так уж и много отстрелялась.

– Значит… перед тем, как в девяносто первом ты, волчица, устроилась к отцу, за год до этого, собственно появился я. Надо отметить особенно жирно это важное событие, хе-хе.

– Пфф… тоже мне событие.
– Нару.

– Да, да, твой день рождения я тоже отмечу, можешь не завидовать, сестрёнка.

Нару резко развернулась и начала искать взглядом, чем бы в меня бросить, так чтобы это не классифицировалось её собственным сознанием, как "причинение вреда", но так, чтобы мне всё равно было неприятно. Разумеется, ничего не нашла, увесистее подушки. На моей кровати сидим, как-никак.

– Так, ладно. Далее. А далее у нас… совместная деятельность с "Нихон сэкигун" в восемьдесят восьмом и восемьдесят шестом годах. Айя, не прояснишь эти моменты чуть подробнее, чем как ты сказала… "восемьдесят шестой год. Обстрел миномётами, которые предоставил Шиничи, посольств в Джакарте" и "восемьдесят восьмой, взрыв в Неаполе"? Совершенно непонятно, каким боком тут именно мой, точнее наш с Нару отец к этой террористической организации коммунистов.

– Больше нечего рассказывать, Юто-доно. Шиничи-доно не рассказывал мне о своих мотивах, а я не спрашивала.

– Но у тебя есть какие-то свои мысли? Быть может догадки, чувства, ощущения?

Я заставил её капитально задуматься. Правда, ненадолго.

– Никаких, Юто-доно.

Ни единой эмоции. Ей ведом страх уничтожения своего тела - инстинкт, доставшийся от аякаши. И почти неведомо всё остальное…

Иногда, когда я думаю о природе демонов предметов… не танатогенных, то есть посмертных, а обычных предметов, которые ожили благодаря разуму энергетического сгустка магической энергии, мне становится их жаль. Спектр и глубина ощущаемых эмоций, разумеется, может варьироваться, и далеко не в последнюю очередь в зависимости от оживляемого предмета, но всё же такие экземпляры, как Айя, вынуждены существовать в абсолютно сером мире, без радости и печали, без любви и жалости. И ничего с этим не поделаешь. Не в силах мне или кому-либо другому изменить такое положение вещей. Даже древние архимаги могли дополнять полноценный разум искусственными компонентами лишь очень и очень ограниченно. Так было задумано Демиургом, и так оно навсегда и останется.

– Ты… вообще не испытываешь никаких эмоций? Даже понимая, что из-за твоего пронесённого в город, благодаря личному пространству, оружия погибли многие люди?
– Внезапно спросила наблюдавшая за конвертом Нару, положив свою ладонь на руку Айю.

Жалость, понимание, принятие в эмоциях духа молнии. Вот уж от кого не ожидал, так это от неё. Айя тем временем глянула на меня, безмолвно спрашивая, стоит ли ей отвечать на вопрос, заданный не её хозяином. Я киваю. Я тоже хочу услышать ответ на этот вопрос, хоть и понимаю, каким будет очевидный ответ. Айя кивает мне в ответ и на этот раз задумывается надолго.

– Я… не знаю ответа на этот вопрос, Райдзю-сан. Однако

за годы своего сознательного существования, я поняла одно: каждый предмет имеет свою цель. Книга может обучить необразованного, а может её целью в итоге будет сгореть в костре замерзающего. Еда может утолить голод, а может, её целью уже изначально было сгнить, никому не востребованной, кроме мелкой неразумной жизни. Всё это - цели и предназначения предметов… Восемьсот грамм гексогена могут упростить жизнь шахтёрам на неделю постоянной выработки в карьере… а могут быть смотаны в плотную упаковку, с прилепленным пакетом с подшипниками поверх и капсульным электродетонатором и антенным активатором внутри, после чего они могут подорвать американский дом офицеров в Неаполе, убив пятерых сразу и поранив сто двадцать три человека, из которых тридцать два умерли в больнице, а подавляющая часть остальных осталась инвалидами различной степени: ослепшие, парализованные, с оторванными руками или ногами, а кто и с тем и другим, и с чем-то ещё… Но это тоже будет предназначение предмета. Предметов без предназначения в природе не существует. И это предназначение им даёт их хозяин. Вещи не могут выбирать своё предназначение. Они… мы бессильны что либо сделать, вне зависимости от того, чувствуем ли мы что либо или же нет. Оружие не убивает людей. Людей убивают другие люди оружием.

Айя замолчала. За всё время нашего с ней короткого знакомства, я, оказывается, составил о ней совершенно неправильное впечатление, несмотря на то, что знаком с концепцией демонов предметов давно, ещё с прошлого мира. Айя… у тебя есть чувства. У тебя есть мечты, у тебя есть желания. Иначе бы ты не смогла рассказать нам то, что сказала только что. Я… хочу всё это сказать ей, но не могу. Я загипнотизирован моментом ожившего на моих глазах предмета. Ожившего по-настоящему, а не из-за того, что он внезапно обрёл сложную систему алгоритмов поведения, эмулирующую разум и инстинкты.

Гинко, знавшая Айю столь длительное время, смотрит на неё, будто находясь в трансе. Мы все так смотрим, вне зависимости от степени нашего знакомства с аякаши конверта. Айя, оживший предмет, смотрит на свои согнутые перед собой в локтях, ладонями вверх, руки. Руки, в определённые моменты её существования, державшие жизнь и смерть, разница между которыми была лишь в предназначении, данном ей волей её обладателя.

– Иногда я задумывалась… какое предназначение у меня. Позволяет ли это предназначение испытывать мне, разумному конверту, чувства? Позволяет ли оно мне попытаться сыграть мелодию на гитаре, сочинить стих, или просто радоваться жизни? Или же предназначение… нет. Я лишь конверт. Я не могу знать, и тем более выбирать своё предназначение. Я… не знаю ответ на этот вопрос, Райдзю-сан.

И никаких эмоций в Чи. Mein Gott…

– Зато я знаю!

Звонкий голосок, который показался собравшимся людям и демонам переполненным чувствами, по сравнению с монотонным, убивающим все эмоции вокруг и внутри себя голосом Айи, с треском разбил иллюзию, которая запустила свои корни в сердца и мысли присутствующих.

– Я знаю, Айя-сан, потому что я тоже дух предмета!
– Повторила своё заявление молчавшая всё это время… Лизлет Эл Челси, аякаши антикварной чайной чашки.

Вслед за обернувшейся посмотреть на неё Айей, на мою добровольную горничную начали перекидывать взгляды и все остальные, включая меня.

– Я знаю… и то, что ты говоришь, это неправильно! Да, если сказать неразумному оружию: "убей человека", оно этого не сделает, пока разумный не возьмёт его в руки и не использует, после чего у предмета не будет выбора. Но у тебя есть выбор, Айя-са… Айя! Если ты делаешь любимое дело, то делай его для себя, для своей души, а не только потому, что так приказали. Вот твоё предназначение… Айя!

Снова. Опять я вижу Лизандру в ней. Создатель мой, Демиург… Это уверенное лицо, эта непреклонная в своей решительности речь, несмотря на внутреннюю неуверенность и смущение. Внешний облик вторичен, он может отличаться, но суть - нет.