Моя королева
Шрифт:
– Понятно.
– И ничего такого не произошло. Только из признательности, – затрещала она. – И потом, мне всегда было интересно, каково это – поцеловать мужчину. Всякий должен испытать это хотя бы один раз. Вроде как походить босиком по песку или… выпить виски. – О Господи, что это она такое несет? – Вот я и попробовала, вот и все. Поцелуй. Ничего большего. Ничего большего, просто соприкосновение губ. – Соприкосновение губ, и ртов, и дыханий, от которого она вся растаяла…
Элизабет покачала головой, словно стряхивая с себя воспоминание об этих минутах. Как она могла сделать такое? Как
Она выжидающе посмотрела на него. Но Дуглас молчал. Черт бы его побрал, сказал бы хоть что-нибудь, чтобы положить конец этому неловкому положению. Девушка повернулась и отошла туда, где среди вереска валялась ее шляпа. Пальцы у нее слегка дрожали, когда она подняла шляпу и низко надвинула ее на лоб. Потом она повернулась к Дугласу.
– А где наши кони? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.
Дуглас коротко взглянул на нее.
– Вон там, за деревьями.
– Что же, нам пора в путь, если мы хотим проехать еще засветло приличное расстояние.
– Поехали.
Она пошла к лошадям, а горец принялся собирать камни, лежащие на берегу ручья, и складывать их в груду неподалеку.
– Что вы делаете? Я думала, мы едем?
– Сначала я должен похоронить мертвеца.
– Похоронить?
Элизабет взглянула на неподвижное тело, скорчившееся на земле. Как странно: она так увлеклась поцелуем, что почти забыла об убитом бродяге, лежащем у ее ног.
– Но ведь именно вы застрелили его. Вам пришлось его убить.
– Я не чувствую никакого удовлетворения от того, что убил его, мисс. Это было необходимо, чтобы воспрепятствовать его гнусным намерениям. Но из уважения к его клану и ценности каждой человеческой жизни я должен похоронить его, как полагается. Так принято у шотландцев.
Элизабет смотрела, как Дуглас наклонился за очередным камнем, потом еще за одним.
Примерно час спустя мертвое тело лежало под каменной пирамидой, как это принято в Шотландии. Дуглас прикрепил к этому надгробию полоску, оторванную от пледа убитого, по которой можно было судить, к какому клану принадлежит погребенный здесь человек. Закончив, он отошел, быстро перекрестился и прочел молитву на гэльском языке во спасение души покойного. Дул легкий ветерок; шелестела листва, и казалось, где-то рядом шепчутся участники похорон. На западе уже садилось солнце, когда Элизабет и Дуглас сели на лошадей и пустились в дорогу.
Элизабет была на удивление спокойной, когда они продолжили свой путь по холмам и обширным пастбищам в долинах, вдоль которых тянулись стены, сложенные из камней без всякого раствора. Казалось, им не будет конца.
– О чем задумались, мисс? – спросил в конце концов Дуглас.
Элизабет глубоко вздохнула:
– Я думаю о том, что никогда прежде мне не приходилось видеть смерть так близко. Я вообще никогда не сталкивалась со смертью, разве что когда умерла моя бабушка Минна. Мне было тогда семь лет, а ей девяносто, и мы знали, что ее конец близок. Но это… это совсем другое дело.
– Мне это хорошо знакомо: один человек ненавидит другого, клан восстает на клан… шотландец идет против сакса. Как это отвратительно.
Некоторое время они ехали
– А вам не хочется узнать что-нибудь об острове Скай до того, как мы туда приедем? Ведь Шотландия сильно отличается от тех краев, в которых вы привыкли жить.
– Я уже начинаю это понимать. – Они проехали еще какое-то время, лошади уверенно ступали по каменистой неровной тропе. Наконец Элизабет сказала: – Расскажите, что у вас за дом, где мы будем жить.
Сначала Дуглас хотел сказать ей правду, – что он вовсе не простой скотовод, за которого она его принимает, а предводитель клана Маккиннонов, племянник его главы и владелец замка Дьюнакен, хотя бы номинально.
Но он не мог этого сказать ей ни под каким видом. Он заключил договор с герцогом о том, что все, принадлежащее ему по праву рождения, будет ему возвращено.
Поэтому Дуглас ответил ей единственно возможным образом:
– Мой надел невелик, мисс. Не сравнить с Дрейтон-Холлом. Но зимой в моем доме тепло и уютно, и есть все, что нужно для жизни. Построил его мой прапрадед, чтобы поселиться там со своей молодой женой; стоит дом в долине, вдали от моря. Холмы, что окружают его, поросли вереском, а позади бежит ручей. Туман, постоянный житель острова Скай, почти каждое утро приветствует вас за окном, а по вечерам желает вам доброй ночи.
– Звучит мило. – Любовь, которую горец питал к своей родине, смягчила его голос и затуманила глаза. – Я никогда не спрашивала о ваших родных. Как вы их называете? Своим кланом?
– Клан и родня – это совершенно разные степени родства, мисс. Клан Маккиннонов может насчитывать несколько тысяч человек, а из родни остался только я. – Дуглас помолчал. – Мне сказали, что мой младший брат, Йен, убит при Куллодене.
– И больше у вас никого нет? Родителей? Сестер? – Элизабет просто представить себе не могла, как можно жить без такой многолюдной семьи, как у нее, без смеха, без размолвок, которые случаются даже между любящими людьми.
– У любого Маккиннона всегда есть друзья. Мою мать звали Нора Маккиннон, она умерла, когда родилась моя единственная сестра, которую тоже назвали Норой. Одну за другой их за несколько дней унесла лихорадка. С тех пор, как мне исполнилось три года, я не видел своего отца. Его выслали во Францию после восстания якобитов в 1715 году.
– Он так и не вернулся?
– Он дважды возвращался в Шотландию, но мне ни разу не довелось его повидать – слишком это было для него опасно, его могли схватить. Мне сказали, что он умер совсем недавно, в этом году, и погребен где-то во Франции.
Элизабет опустила глаза.
– Как жаль.
– Здесь не о чем жалеть, мисс. Мой отец и брат оба умерли, сражаясь за то, во что верили.
– Они были якобитами?
– В полном смысле этого слова.
– А те люди, что напали на меня, тоже якобиты?
Дуглас устыдился поведения соотечественников.
– Это так, только вы не сравнивайте этих негодяев с такими, как мой отец. Прежние якобиты были людьми совсем иного сорта. Мой отец и такие, как он, знали, за что они борются, и следовали зову своей шотландской чести. Эти же, нынешние… – он запнулся, ища подходящее слово, – это люди самого худшего разбора.