Моя летняя ночь
Шрифт:
А ведь она не откажет, если я прямо сейчас обниму ее. Вот только мне хочется наблюдать, как она сама медленным движением будет стягивать полотенце с себя. И фетишист внутри меня требует, чтобы это происходило именно в свете луны. Да, я хочу видеть ее именно так.
– Ты правда поможешь мне завтра? Ненавижу ездить за рулем по этой дороге. Тут столько ям и ухабов, и после каждой поездки приходится загонять машину в мастерскую.
– Конечно помогу. Мне все равно нужно будет в магаз. И я не могу позволить тебе думать, что столичные мальчики
Острый маленький носик, и длинные ресницы. Худые плечики, к которым хочется прикоснуться, чуть подрагивают. Стесняется меня. А меня тянет к ней все больше. Только вот не пойму, меня тянет от длительного воздержания, или от романтичной ночной обстановки? А может потому, что от нее пахнет летней ночной прохладой.
Она молчит всю дорогу. И я тоже не произношу ни слова. Но не стесняюсь разглядывать ее, когда придерживаю раскинувшиеся вдоль тропы ветки вишневых деревьев, чтобы не задеть их сочные плоды.
Мы входим в сад, окружающий простой летний домик. Она прикрывает невысокую белую калитку. На крыльце горит свет, и я замечаю потрепанный зеленый Шевроле, стоящий под раскинувшимися ветвями высокой яблони. Сомневаюсь в своих силах, если именно ее мне предстоит выкорчевывать. Я этим никогда не занимался. Но я сделаю это все равно, потому что не могу позволить ей думать, что я нихера не умеющий столичный мальчик, каким она представляет меня.
– Тут я живу, – девушка останавливается у крыльца, и мы некоторое время смотрим друг на друга молча. – Спасибо, что проводил, – тихо выговаривает она.
– Не за что.
Замираю, рассматривая ее лицо, которое теперь, в свете лампочки открывается для меня во всей своей миловидной красоте. К высокому ровному лбу прилипла завившаяся от воды прядка рыжих волос. Убираю ее, открывая маленькую родинку на линии роста. На левой щеке, чуть ниже скул, тоже родинка, чуть больше первой, провожу по ней пальцем, не в состоянии оторвать взгляда от наполненных желанием бирюзовых глаз. Я никогда не видел глаз такого цвета. Радужка чуть темнее, отдает синевой. Или это так играют со мной сумерки? Я словно погружаюсь на дно океана, несознательно нагибаясь к ее лицу. Но тут же осекаю себя, выпрямляясь.
– Спокойной ночи, – хриплю от возникшего в горле комка.
Поворачиваюсь, делая шаг по направлению к калитке.
– Не хочешь чаю?
Воздаю хвалу небесам, потому что я только этого и ждал. Это же приглашение на "тот" чай? Я правильно понял? Потому что если сейчас она поставит передо мной чашку чая с вареньем, я всплакну. Разворачиваюсь.
– Чаю? – всматриваюсь в бирюзу ее глаз, замечая раздувающиеся маленькие ноздри на чистом лице.
Русалка слегка кивает головой. Уточнять о каком "чае" идет речь не стану. Не мог я ошибиться в ее намерении подарить мне эту ночь. Тем более, что покрытое загаром лицо загорается смущенной краской.
– От чаю я не откажусь.
Улыбаюсь,
– Подожди, – шепотом останавливает меня. – Ноги.
Указывает на тазик с водой, стоящий у входа. Ну да, забыл, где нахожусь. Мы босые, и наши ноги в глине. Мою их со скоростью света, потому что мне даже нагибаться больно – так окаменел член. А вот Анюта не торопится. Начинаю злиться, ведь в моей голове уже картина ее голого тела в лунном серебре. Вытираю ноги по ее примеру. Все-таки я в гостях, надо не уронить столичного достоинства, обо мне тут и без этого не идеальное мнение сложилось.
После процедур омовения ног, входим в старые сенки, и дальше в такой же старенький, скрипящий полом, коридор. Придерживаю девушку за плечи, словно боюсь, что она удерет и обломает меня.
– Мам! Внук бабы Марины приехал!
Крик звучит так неожиданно и громко, что я резко сжимаю ее хрупкие плечи и замираю.
– Ты охренела что ли? – злобно шиплю в ее ухо.
Нахера она меня притащила, если у нее тут родители? Издевается? Мстит за подглядывание? Вот маленькая затейница!
Но в погруженном в тишину доме раздается только ее веселый смех, отдающийся вибрацией в паху. Русалка разворачивается и невинно смотрит на меня, затихая.
– Прости, прости, – шепчет она, – я пошутила, – сглатывает, выпучивая глаза, – это у меня нервное. Тут нет никого. Я одна.
– Нихрена не смешно!
Шепчу, как малолетний придурок. Мне блин, двадцать восемь. А я, как школьник, родителей испугался.
– Прости, – Аня судорожно сжимает ладони в замок, – я, когда нервничаю, шучу невпопад. На похоронах бабушки три года назад пошутила над тем, как приятно видеть всю родню, сказала, что неплохо бы так почаще собираться, потому как и вкуснях много, и маленькое черное платье есть повод купить.
Взрываюсь хохотом. Она серьезно это сказала? На похоронах?
– А когда сестра ногу сломала, и ходить не могла, поднос с едой специально оставляла в нескольких метрах от нее, говоря, что она должна тренировать силу воли, если хочет похудеть.
Прислоняюсь спиной к деревянной стене, посмеиваясь. Девчонка, правда, нервничает. Нафига она мне все это рассказывает? Неужели непонятно, зачем я тут?
– А на последнем экзамене так нервничала, что предложила преподу раздеть меня догола, чтобы он убедился в отсутствии шпаргалок.
Она еще учится? Ей хоть восемнадцать есть? Она довольно высокая, достает мне до шеи. Но болтает как малолетка.
– Сколько тебе лет?
– Вчера исполнилось шестнадцать, – выдает она.
Вот же облом! Как у меня вообще на нее встал? Я же не извращенец! Вот телки пошли! Гребанная акселерация!
– Спокойной ночи, – резко разворачиваюсь к дверям.
– Леша, стой! – останавливает Аня. – Я шучу. Мне на следующей неделе двадцать. Я же говорю…
– Заканчивай нервничать!