Моя Люсия
Шрифт:
А староста поселения изгнанников просто гладил её волосы.
Он не знал, что сказать, боялся скатиться на матросский матерный. Его дочь, милый, маленький солнечный зайчик теперь тоже одна из них. Что должно было произойти, что Люсия стала даже не просто продажной, а клеймёной шлюхой без косы? Как жила его семья эти годы? Почему та женщина позволила подобному произойти?
Любой попавший сюда больше не мог покинуть остров, это была его суть, его магия. Эта проклятая земля стала спасением его жизни и приговором для семьи.
Так они сидели долго, пока Люсия, наревевшись, не успокоилась. А потом
– Папа, мне бы это, ну…
“А она краснеет так же очаровательно, как мать” пришло в голову мужчине, и тот улыбнулся.
– Да, милая, вон та дверка, – Сэмюель помог дочери подняться, а сам ушел в «столовую» часть дома. Достал хлеб, сыр, остатки буженины. На столе уже стоял чайник с заваренными ароматными травами.
Девушка вышла в платье, предусмотрительно оставленным кем-то из женщин, заглянувшей к ним утром. Вместе с корзинкой с сыром, молоком и свежим хлебом.
– Давай кушать, малышка.
Люсия присела за стол, всматриваясь в отца. С детства она помнила его добродушным, весёлым, крепким мужчиной, всегда готовым поговорить с дочерью.
И, хотя за прошедшие годы его черты сгладились из памяти, – вот он, сидит напротив, наливает ей чай. Высокий, с военной выправкой, не исчезнувшей в простой жизни. Некогда русые волосы теперь стали седыми, появились морщины, но зелёные глаза до сих пор сияли так же, как и у нее.
– Говорили, ты шагнул со скалы… Хотя я помнила, брал ведь лодку, порыбачить. А потом, вроде, буря…
– Прости. Из-за моей самонадеянности тебе пришлось стать… Стать… – мужчина так и не смог произнести жуткого слова, не желая принимать страшной судьбы любимого ребёнка.
Люсия мягко улыбнулась, пригубила чай.
– Нет, не пришлось, это просто месть. Я простая травница, – пока она не хочет рассказывать об этом, но рядом с родным человеком боль прошедших дней утихает.
– Расскажешь, как жила?
– Расскажу, обязательно. Только давай потом?
Семюэль смотрел на дочь. Ей пришлось не только расти без отца, но и рано повзрослеть. Но в ее глазах не было ни злости, ни порочности. Открытый взгляд, немного усталый, с плещущейся надеждой и отголосками боли. Большего его малый дар не показал, но и этого было довольно, чтоб поверить – она осталась той же, доброй, отзывчивой его малышкой. А уж теперь он постарается сделать всё для её счастья. Всё, что сможет, пока не окончилось его время.
Отец и дочь вели неспешную беседу, за короткими фразами вспоминая тех себя, что остались в прошлом, на большой земле. Пока оба опасались переходить к болезненной теме жизни «после». Сэмюэль уже давно привык к одиночеству, к мысли что «там» его похоронили, и он никогда не узнает судьбу дочери. Хотя с каждым новым человеком вспыхивала надежда «а вдруг слышали о такой?» Теперь же в сердце колыхалась невообразимая смесь эмоций – от боли и отчаяния до надежды и счастья.
Люсия же радовалась, ведь отец теперь рядом, и она точно не пропадёт. И пусть придётся носить полностью закрытую одежду и забыть об отношениях, но она проживёт неплохую жизнь. И принесёт пользу этому маленькому сообществу. Только для начала надо выяснить, как же тут живут, и чем она сможет помочь. А отец, словно услышав её мысли, побарабанил пальцами по столу и задумчиво произнёс:
– Ты
– Горячие головы были всегда и везде, – задумчиво протянула девушка, беря кусочек сыра и свежую, ароматную булочку. – Это Проклятие… Нельзя касаться людей, кроме больных, понимаешь?
– Но им тебя никто трогать ничего не мешает. – закончил её мысль отец. – И больно будет только тебе.
Он на мгновение задумался, что-то прикидывая, и встал.
– Сейчас у нас собрание, я предупрежу кого смогу, чтоб не прикасались к моей дочери. Но сомневаюсь, что к моим словам прислушаются все. Постарайся лишний раз из дома не выходить.
– Папа, какой лишний раз? Да я ж тут заблужусь моментально!
– Вот и посиди в доме. А после обеда я вернусь, покажу тебе некоторые секреты. До встречи, мой Солнечный Зайчик.
Девушка опустила соломенные занавески на двери и окнах, вынула ставни, подоткнула юбку, и принялась за уборку дома. Ожесточенно выметая паутину, она пыталась унять грустные мысли о собственной судьбе.
***
В общем зале было очень шумно. Собрались почти все – кроме тех, кому было откровенно наплевать. Но такие жили отдельно от поселения и никак не влияли на жизнь общины. Обсуждали невероятную новость – у них появился лекарь.
– Вот если б ещё и с даром, а не просто травница…
– Ты что, она же шлюха. Разве девушка с Даром до такого опустится? Да ни в жизнь!
– Уверенны, что она из таких? Может, с волосами просто беда приключилась? Клеймо ведь никто не видел, – подала голос одна из женщин, но её не слушали.
– А если ей нравилось?
– Тогда бы не попалась!
– Хорошенькая такая, надо заглянуть в гости!
Мужской гогот заглушил скрип стула, на который устало опустился староста. Заметив его присутствие все затихли, но ожидание затянулось. Старый Сэм не спешил говорить, обводя взглядом присутствующих.
– Эй, Сэм, так что там за рыжая цыпочка? – подал голос самый нетерпеливый, и остальные согласно загудели.
Бывшим матросам, пиратам и выжившим бандюганам было особенно интересно – не так часто в их края заносило таких молодых и красивых девушек. Да и женщин, в общем-то, тоже.
До появления этого сурового мужчины судьба тех немногих была незавидна. Их брали все без разбору, частенько ещё и устраивая драки меж собой. Теперь женщина сама могла выбрать себе нескольких мужей. И каждый надеялся стать тем счастливчиком, которого изберёт новенькая – молодая, красивая, да ещё и наверняка многим премудростям наученная. Поэтому слова мужчины были для них подобны взрыву в пороховом трюме:
– Люсию вы не получите.
Жесткие, уверенные слова потонули в возмущённых криках.
– Успокойтесь сейчас же! – крикнул высокий, темноволосый парень, стоявший у двери. – Попробуйте напрячь память, и вспомнить, как зовут дочь Сэмюэля?
– Рыжая… Люсия?
– Твой Солнечный Зайчик, Люсия?
– Неужели она?
– Сэм, как же её так угораздило?
– Похоже, плохо ты знал свою малявку!
Сразу посыпались вопросы, ведь каждый знал о горячо любимой девочке, оставшейся там, на далёком берегу. Только мало кто верил, что дочь матроса могла остаться такой же невинной, как в детстве.