Моя маленькая Надежда
Шрифт:
Замедляю шаг, останавливаюсь и поворачиваюсь к Владу. Мне очень интересно, что он ответит, а ещё я хочу видеть лицо собеседника, его взгляд. Ведь словами можно сказать что угодно, но мимика может оказаться куда красноречивее любых оправданий.
Я бы на месте Влада просто ушла, даже если бы была права. Ну сделал ты доброе дело, помог человеку, а он не оценил, и что? Зачем доказывать что-либо тому, с кем ты едва знаком? Другое дело близкие люди, мнение которых имеет значение.
– Я хочу, чтобы ты меня услышала, – говорит медленно, вкрадчиво, –
Он слегка склоняет голову набок и смотрит в мои глаза, рассматривает долго внимательно. Что он там такое интересное увидел? У меня обычные глаза серо-голубого цвета, и ничего особенного в них нет.
– А что, если я не хочу никому доверять? – отвечаю после небольшой паузы.
Физически ощущаю, как воздух между нами накаляется, становится плотнее, гуще. И пронизывающий ветер, который до этого пытался пробраться под одежду, теперь не кажется таким сильным.
Влад опять злится. Его глаза блестят от негодования, а мышцы лица слегка подрагивают. Мне даже кажется, что я слышу хруст костяшек пальцев на его руках от того, с какой силой он сжимает кулаки, спрятанные в карманы кожаной куртки.
– Ты уверена, что справишься без посторонней помощи? – говорит, повернув лицо в сторону, выпускает изо рта тоненькую струйку пара. Мороз крепчает, и надо бы скорее добираться до дома, но я продолжаю стоять посреди улицы и всеми силами пытаюсь понять мотивы, которые движут поступками Чернышевского.
– С чем, с чем я должна справиться? – не могу сдержаться, смеюсь. – Ты такой странный, угрожаешь мне и тут же заводишь разговоры о каком-то доверии.
– Просто постарайся больше не переходить дорогу «моим» друзьям, – с демонстративным ехидством выделяет слово «мои», скалится.
– Я никому не переходила дорогу, – бурчу обиженно и продолжаю путь, – ты знаешь об этом прекрасно. Вы все об этом знаете.
– Кажется, этот разговор не закончится никогда, – парень усмехается. – Просто, я позволю себе маленькую надежду на то, что ты всё-таки прислушаешься к голосу разума. И ко мне.
Непробиваемый. Кажется, он начинает меня раздражать. Только в одном прав – этот разговор никогда не закончится, если мы продолжим в том же духе.
– Скажи, ты для чего сдаёшь химию? – принимаю единственно правильное решение и перевожу тему.
Желания вести непринужденную беседу с этим парнем нет никакого, его маниакальные замашки настораживают. Но до дома ещё чуть больше двадцати минут добираться, и надо это время как-то пережить.
– Тебе действительно интересно? – в голосе звучат странные нотки, отдалённо напоминающие радость.
Отворачиваюсь, делаю глубокий вдох. Нет, мне не интересно, я просто хочу перевести наш разговор в нейтральное русло. Сказать об этом Владу или деликатно промолчать?
– Допустим, – отвечаю расплывчато.
– Из-за матери, – парень пинает камешек, который спокойно лежал на тротуаре и совершенно не мешал проходу. – Она спит и видит, как я стану успешным хирургом, –
– А ты сам чего хочешь? – мы уже почти подошли к дому, и я могу оставить парня и уйти, но продолжаю стоять рядом с ним.
Это довольно странно, но мне кажется жизненно важным узнать ещё хоть немного об однокласснике.
Влад молчит. Он смотрит вдаль и не говорит ни слова. Наверное, задумался о чём-то.
– Это никому не интересно, – произносит, наконец.
Хочется поспорить с ним, сказать, что мне очень интересно, но я держу язык за зубами. Для начала самой неплохо было бы понять, что меня вдруг так заинтересовало в этом парне.
Вежливо прощаюсь и неторопливой походкой иду домой. Мысли в моей голове танцуют зажигательные танцы, мешая здраво оценить ситуацию.
Зато отец делает это вместо меня.
– Почему так поздно? – бросает со злостью, стоит мне только переступить порог. Его лицо перекошено от гнева, а грудь вздымается от частого дыхания. – Я тебя спрашиваю, где ты шаталась? – буквально рычит, заставляя меня инстинктивно вжаться в стену.
В прихожей появляется мать.
– Валера, не волнуйся, – бросается к отцу, успокаивает. – Наверное, задержали, всё-таки экзамены на носу.
Она гладит мужа по плечу, выдавливая из себя располагающую улыбку, но папа не реагирует.
– Я видел, – его указательный палец оказывается перед моим носом, – я видел, что тебя мужик какой-то привёл, немедленно отвечай, кто он?
Лицо родителя покрывается пунцовыми пятнами, а я не могу и слова вымолвить. Настолько опешила от происходящего, что просто растерянно хлопаю ресницами и периодически открываю и закрываю рот, как рыбка, выброшенная на берег.
– Это мой одноклассник, па… – роняю на выдохе.
– Воспитал, на свою голову, – небрежно машет рукой и уходит в свою комнату, громко хлопнув напоследок дверью.
Мать осуждающе покачивает головой и с опаской смотрит в сторону спальни.
– Марш к себе! – приказывает, но абсолютно беззлобно. Скорее для вида пытается поддерживать позицию папы, на деле, вряд ли всерьёз злится на меня. – И телефон включи!
Вот я…
Чернышевский вернул мой телефон, а я вместо того, чтобы включить его и позвонить домой, непонятно о чём думала. Неудивительно, что отец так бурно отреагировал на моё опоздание, он в принципе очень строг к нам с братьями. Но ко мне в особенности.
Если верить словам моей покойной бабушки, у папы была очень бурная молодость. Он старше мамы на десять лет и женился в достаточно зрелом возрасте. Более того, бабушка утверждала, что у моего отца есть ещё дети, старше меня. Внебрачные.
Я была маленькой и часто слышала разговоры матери и бабушки, но с трудом могла уловить их логику и последовательность. Всё всегда сводилось к тому, что папа якобы был достаточно популярен у противоположного пола, а женился на такой невзрачной мыши, как моя мать. И она должна была ценить его доброту, так считала бабушка.