Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя
Шрифт:
Впрочем, как мне объяснили на разборе, Вадиму дали команду перейти на другой канал радиосвязи. Руководитель полётов, не выслушав квитанции (то есть подтверждения приёма информации) или ответа, посчитал, что лётчик перешёл на указанный канал. Через какое-то время обнаружилось, что в этом диапазоне Алейникова нет. И пока разбирались, на каком канале работает станция Вадима, тот сам принял решение и быстро пошёл на посадку. На КДП его вовремя не обнаружили. А когда наконец заметили, ситуация начала нарастать настолько быстро, что все попросту оцепенели. Когда группа посадки увидела нас в районе ближнего привода, она кое-как пришла в себя и дала безадресную команду уйти на второй круг. Команда, оказывается, предназначалась
В подобных ситуациях руководителю полётов, как никому другому, надо быть предельно строгим к выполнению своих обязанностей. От него требуется определённое умение владеть собой и крепкие нервы. Ибо в тот момент наша жизнь находится, конечно, в его руках.
Только после посадки, когда Алейникову рассказали о том, что произошло, он осознал, в какой ситуации, в какой «яме» мы побывали. И поскольку всё завершилось хорошо, то я, как более опытный испытатель, посоветовал ему:
— Вадим, возьми на будущее. Если такая ситуация случится, её надо всеми возможными способами упростить. Зачем при слетевшем «фонаре» выполнять посадку на такой тяжёлой машине? Ну возьми да сделай пару виражей на форсаже с тормозными щитками. Хотя бы топливо убери. Потом, раз у тебя не стало радиосвязи, надо более осторожно подходить к заходу на посадку. Ты же не слышишь никого. И тебя никто не слышит. И ты обязан всё предусмотреть, чтобы зайти на посадку нормально, чтобы не сесть на взлетающий самолёт, чтобы не столкнуться с садящимся самолётом. Чтобы, наконец, обеспечить себе достаточные условия для простоты исполнения самой посадки. Ну и вообще, у тебя была великолепная возможность испытать, как проходит полёт без «фонаря». Когда ещё представится такой случай!
Не знаю, насколько хорошо меня понял Вадим, но в ответ я услышал:
— Валера, за мной ящик коньяка. Ты же спас мне жизнь!
— Ну, я и себе её на всякий случай спас.
Он меня поблагодарил. Кстати, и руководитель полётов — тоже. Потому что ситуация была непростая и для него.
Напряжение у нас и у техников, которые буквально за пару минут пережили столько страхов, было чересчур велико. Поэтому мы забросили все прочие дела и провели лёгкий вечер с небольшим возлиянием, пытаясь хоть немного загасить адреналин. Ну а ящика коньяка от Вадима я так и не дождался. Я, конечно, шучу, но тем не менее определённый знак внимания он должен был оказать. Хотя бы зайти по традиции в наш домик и посидеть с нами в тот вечер, поговорить по душам.
11. ВИНО И КРЫЛЬЯ
Теперь мне хотелось бы поговорить о том, о чём обычно помалкивают. Тема эта, которой я уже немного касался, долгое время была запретной для общественного обсуждения. Но одна из целей моей книги — показать жизнь лётчика-испытателя такой, какая она есть на самом деле, без прикрас и недомолвок, во всей её полноте и многообразии.
Наша работа полна опасностей. «Фирменные» лётчики, как, впрочем, и лётчики-испытатели ЛИИ и Государственного научно-исследовательского института ВВС (ГНИКИ), серийных заводов, рискуют практически ежедневно. Напряжение, связанное с постоянным риском, требует психологических «растрясок». Иногда надо выпить, и немало, чтобы разгрузить свою нервную систему, погасить возбуждающие процессы, которые её расшатывают. Надо отойти хотя бы на время от ситуаций, что случились с тобой в воздухе и которые ты постоянно прокручиваешь в своей памяти. Поэтому «упражнения» на расслабление организма случались у нас довольно часто.
О себе я этого сказать
Например, такой чрезвычайно храбрый лётчик, как Сергей Николаевич Анохин, который для нас во многом являлся примером для подражания, о смелости которого складывались легенды, тем не менее после экстремального полёта давал волю своим чувствам. И принимал довольно большое количество спиртного, чтобы утихомирить и успокоить себя. Другое дело, что нельзя чересчур увлекаться и превращать это дело в самоцель, напиваясь до одурения.
У некоторых лётчиков привычка гасить эмоции подобным способом переходила всякие разумные границы. И превращала, к сожалению, многих прекрасных людей в пьяниц. Я знаю очень много лётчиков-испытателей, изумительных по своей лётной биографии, но никому не известных сегодня за исключением специалистов. Каждый из них заслуживал бы отдельной книги, но склонность к спиртному, вызванная различными причинами, в том числе иногда и несправедливым умалчиванием их заслуг перед авиацией, привела к тому, что эти люди не получили заслуженного признания и ушли с лётной работы малоизвестными.
Например, известный многим специалистам Виктор Юганов, работавший у нас на фирме, так и не дождался заслуженных регалий. Под конец своей карьеры Виктор сильно опустился и вызывал уже раздражение не только у руководителей, но и у своих коллег. В период же расцвета он был уникальным лётчиком, показывавшим необыкновенные примеры мужества и решительности, и в то же время — необычайно скромным. Постепенно эта скромность ушла, вытесняемая безудержным пьянством. И на смену ей пришли раздражительность и непримиримость характера.
Юганов выполнял полёты любой сложности, блестяще отрабатывал режимы. Ему давали самые трудные задания, и он «с листа» выполнял почти невозможное. Приведу общеизвестный факт. После войны над нашей территорией на очень большой по тем временам высоте летали американские разведчики, перехватить которые мы никак не могли. И Сталин поставил перед авиапромышленностью задачу немедленно создать самолёт, способный перехватывать американских разведчиков и закрыть наше небо. Естественно, всё это осуществлялось под руководством Лаврентия Павловича Берия. Основной заказ получило конструкторское бюро Лавочкина.
Лавочкин самолёт сделал. Но его двигателю не хватало мощности, да и аэродинамика самолёта с трудом позволяла выходить на необходимые высоты. Прямые крылья обладали хорошими аэродинамическими качествами, но толстый профиль машины не отвечал современным требованиям. Минимально возможная скорость пилотирования этого самолёта, когда машина могла сорваться в «штопор», и наивыгоднейшая скорость набора высоты были настолько близко, что с учётом незначительного запаса тяги пилотирование шло как бы по лезвию ножа. Получалось, создатели машины боролись за заказанные цифры, а не за возможность самолёта выполнить боевую задачу. Приказали, чтобы машина достигала высоты 14,5 км — надо выполнить любой ценой. В результате эта высота достигалась на фактически неуправляемом самолёте.
Тогда Семён Алексеевич Лавочкин обратился за помощью к лётчикам других фирм. Он был хорошо знаком с Югановым, достаточно известным к тому времени в авиационных кругах пилотом. Отношения между генеральным конструктором и лётчиками тогда были гораздо проще, к тому же они были почти одногодками. И вот однажды при встрече Юганов спросил Лавочкина:
— Семён Алексеевич, в чём дело? Почему грустишь?
На что Лавочкин рассказал ему о своих нелёгких проблемах, связанных к тому же с заданием Берия. И спросил Юганова: