Моя очередь развлекаться
Шрифт:
— Вот видишь, Тиана, как много я о тебе узнала! — шутливо воскликнула я. — Есть еще один, самый главный принцип гадания, но это потом, после твоей таинственной кассеты.
— Таинственного там ничего нет, Таня. Это попытка человека сделать подобие художественного фильма о самом себе. Сюжет фильма — то, что он переживал и вытворял в реальности. В видеоряде часть кадров документальна. То, что ему удалось снять… Многое он подменяет дикторским текстом на фоне разных фотоснимков, документов, заимствованных кадров.
Знаешь, — Тиана задумчиво затянулась сигаретой, — он
Тиана почти сорвалась на крик.
— Успокойся, пойдем, я включу видик, и внимательно все посмотрим. Думаю, это поможет мне в поисках твоего «покойничка».
Мы прошли в гостиную. Я пристроилась в своем любимом кресле и нажала кнопки пультов.
Тиана села на диван в какой-то напряженной позе, и мне стало окончательно понятно, что уж она-то ничего хорошего от предстоящего сеанса не испытает.
Замерцал экран.
— Вдовы великой любви, — произнес приятный мужской голос, и я поняла, что это название предстоящего «шедевра». Далее текст гласил:
«Я считаю себя негодяем. Это холодная, трезвая самооценка, которая, что самое главное, не мешает мне, как и любому двуногому индивидууму, себя любить.
Поэтому, принимая собственное негодяйство как естественную и неотъемлемую часть личности и тела под названием Дмитрий Алексеевский, я использую это негодяйство — ну используют же руки, голову, член, наконец! — для извлечения радости бытия и житейской выгоды.
Так получилось, что в жизни я оказался везунчиком.
Наблюдая, как толпы моих несчастных земляков изо дня в день мечутся в поисках денег, жилья, элементарной жратвы, я лишний раз добрым словом поминаю своего папашу — старого партийного хрыча.
Он вовремя отправился на свидание с дьяволом (до Бога его, похоже, не допустили), после известных событий лета 1991 года, когда его райком в прямом смысле слова загадили (что они только ели перед этим?) восторженные ельцинисты. Чуя, чем начинает пахнуть, мой предок еще за год до кончины обратил все сберкнижки в нал, а нал через хорошие связи — в кучу приличных брюликов. И вот я, когда ситуация стала поспокойнее, через тех же папиных теневых корешей отдал бриллианты за большущую кучу долларов.
Теперь, если иметь в виду классное бунгало за городом и четырехкомнатную квартиру на двоих с мамой в центре, то, не считая таких вполне естественных мелочей, как „Вольво“, в общем и целом я не нуждался. По крайней мере, если не крутить рулетку, не колоться и пить умеренно, до старости мне должно хватить на сносную жизнь.
А вот на девочек…
Тут разговор особый, потому что за время армейских мучений у меня выработалась своя философия, своя жизненная концепция, которую я стал осуществлять на практике, но об этом позже. Сейчас, чтобы было понятно отношение Дмитрия Алексеевского к женщинам, я расскажу старую как мир историю про любовь, разлуку и измену. И как я загремел „под ружье“.
В общем, когда папаша поднапрягся и после школы пропихнул меня в университет, шел самый что ни на есть 1982 год.
Любой западный „разврат“, за который обычных бедолаг по тогдашнему УК (скажем, находили какой-нибудь завалящий „Плейбой“) отправляли топтать зону, для нас был уже скучен. Настоящий разврат местного советского розлива крутился на наших квартирах и дачах — вернее, на родительских. Компания у меня подобралась самая та, что надо, — сынки и дочки папиных подельничков по „руководящей и направляющей“ и, как говорил тогдашний кумир публики Райкин, „уважаемых людей — завмаг, товаровед…“.
В общем, пили, трахались, балдели, как и сколько могли, — настоящая студенческая жизнь, при которой учеба маячила где-то вдали в виде очкастого профессора с твоей зачеткой в руке во время сессии — зачеткой, куда (тебе это ясно, как Божий день) обязательно будет вписано любое словечко, кроме „неуд“.
А ее, свою первую любовь (и, как выяснилось, последнюю), я встретил в совершенно неподобающем для себя месте — в институтской библиотеке. Как-то с утра, будучи в обыкновенном дико-похмельном состоянии, я не придумал ничего лучшего, как пойти почитать, кажется, о Талейране — некое редкое издание.
Целью моей было отнюдь не знакомство с дипломатическими изысками этого хитрого французского лиса — просто я решил таким образом оградить себя хотя бы до обеда от первой опохмеляющей рюмки.
Ольга доставляла из хранилища заказанные студентами книги — это была ее работа, приносившая ей, заочнице, какой-то доход „на хлебушек“. Иногородней, конечно, прожить одной — чуть ли не подвиг. Я обалдел, когда задержал свой нечеткий взгляд сначала на ее мордашке с милыми наивными веснушками и глубокими темными глазами, потом прошелся вниз до туфелек…
Она улыбнулась и пододвинула мне Талейрана. Я, конечно, тут же выкинул из головы мысли о чтении. Но сел так, чтобы можно было наблюдать за этим „необыкновенным созданием“ — как я ее тут же окрестил.
Через час, за время которого Ольга (имя ее я услышал от пожилой библиотекарши, зашедшей в зал за чем-то) то уходила в хранилище книг, то возвращалась, я был готов, сражен, покорен и уничтожен. И принял единственно правильное в тот момент решение — расслабиться, пойти выпить пива в буфете — и на штурм.
Чтобы сразу поразить ее чем-то, я разработал нехитрый план, в результате которого, когда она в шесть вечера вышла из дверей библиотеки, я подошел к ней и проникновенно произнес: „Ольга, вот редкая и ценная книга, которую стоящий перед вами недотепа случайно унес из зала, о чем и скорбит“.