Моя панацея

Манило Лина

У него есть какая-то цель, и ради неё готов многое стерпеть, даже грубую хватку Сергея.

— Максим Викторович, позовите Ингу, пожалуйста. Нам надо поговорить.

— О чём?

— Это наше дело! — гордо так, с чувством собственного достоинства. — Она моя сестра, мы её семья. Она должна помогать нам, это её обязанность.

— А это мой дом, потому правила здесь диктую я.

— Позовите Ингу, — не сдаётся. — Или я пойду в полицию и скажу, что вы силой её здесь удерживаете. Я должен убедиться, что с моей сестёнкой всё хорошо.

— Макс,

держи себя в руках, — раздаётся сквозь яростный рёв в ушах голос Сергея, но перед глазами алая пелена, а рука сама сжимается в кулак. — Макс! Смотри!

Я резко оборачиваюсь и вижу Ингу, которая несётся в нашу сторону. И честно признаться, она сейчас восхительна в своей злости.

40. Инга

Из троих моих братьев самый младший и противный — Вася. Старше всего на полтора года, он в любой удобный момент пытался показать, насколько превосходит меня по всем параметрам. А ещё вечно жаловался и стучал, порой фантазируя и скидывая на меня всё, что только можно.

Кого лучше подставить под тёткин гнев? Ингу, конечно же. Она дурочка, она всё стерпит.

Я вылетаю из дома, словно мне пятки подожгли. Не могу сидеть за закрытой дверью, пока один из моих братьев может навешать лапшу Максиму на уши. И не то чтобы я сомневалась в Максе или считала его слишком доверчивым — нет. Просто я очень хорошо знаю, какими подлыми могут быть Реутовы. А ещё, несмотря на работу с психологом, мне всё ещё трудно выбросить обиды из сердца. Только вместо слёз сейчас мне хочется вцепиться в чьё-то лицо и царапать его, царапать, пока глаза не выкатятся.

Мне хочется бороться. Впервые я чувствую в себе силы дать отпор призракам и страхам прошлого. Благодаря Максиму я сумела выстроить вокруг себя стену, и пусть она ещё слишком тонкая и почти прозрачная, справлюсь.

Гнев на Павла, на тётку, на свою слабость, из-за которой они так долго надо мною издевались, на всё подряд, словно топливо, стимулирует двигаться вперёд. Я замечаю их, стоящими у ворот. Первым вижу Максима — он так и не оделся, и теперь под его кожей гуляют напряжённые мышцы. Дальше Сергей и Вася, чтоб его.

Ну вот зачем Павлик это сделал? Месть? Так низко и подло было с его стороны сообщить моим родственникам, где меня можно найти. Козёл.

— Вася, ты зачем приехал? — я подлетаю к Максиму, но не прячусь за его спиной. Становлюсь рядом, смотрю на удивлённого брата снизу вверх.

Он очень высокий, и я едва ли достигаю макушкой его подбородка, а ещё очень худой — даже удивительно, насколько. Кажется, дунешь, он тут же сложится пополам и сломается на несколько частей, как тонкий прутик. Мы сколько с ним не виделись? Больше полугода точно — в мой последний визит к тётке Васи не было дома.

— Ингуша, привет, — улыбается и почему-то косится на Максима. — Надо же, изменилась так, похорошела! А мы волновались, очень — ты так резко пропала со всех радаров.

Я взмахиваю рукой, запечатывая в кулаке ненужный мне поток

информации. Пусть молчит, пусть эта ложь больше не льётся из его рта. Они не волновались обо мне, нет. Такие люди способны переживать только о самих себе и своих кошельках.

— Зачем. Ты. Приехал? Какое ты право имел прийти в этот дом и изображать радость?! — я не кричу, хотя очень хочется. Но я пытаюсь все эмоции сейчас держать под контролем, только челюсти от злости сводит.

Максим пытается обнять меня за плечи, но я сбрасываю его руку. Не надо сейчас, не в этот момент. Если я почувствую его тепло, снова начну плакать, а это нужно сейчас меньше всего.

Я должна раз и навсегда поставить все точки, оборвать все нитки. Сама, без чьей-то помощи.

Только сейчас я замечаю, что широкие ладони Сергея держат Василия крепко, но трусливый братец естественно на конфликт нарываться не торопится и вырываться не спешит. Это порода у них такая: издеваться над слабыми и присмыкаться перед сильными.

— Серёжа, отпустите его. Синяки оставите, так он ещё и побои снимет, с него станется.

Сергей бросает быстрый взгляд на Максима, коротко кивает и отходит в тень. Вася морщится, потирает плечо, зло смотрит за спину и бормочет что-то на тему “бог простит” и “заблудших гневных душ, погибающих без праведного света ”.

— Мама прихворала, — торопливо сообщает брат и тяжело вздыхает. Жалобно так, печально и ждёт от меня какой-то реакции.

Я закусываю внутреннюю сторону щеки, намеренно причиняю себе боль, слизываю соль и металл — тяну время. Мне нельзя поддаваться на эти провокации — не для этого новую жизнь начинаю и к психологу хожу. Не для того, чтобы меня вновь утащило в гнилое болото жалости к тем, кто этого не заслужил.

“Ставьте себя на первое место”, — посоветовала пару дней назад психолог, да и Максим чаще всего повторяет, что я должна любить себя. Вот и попробую.

— Ну так, и был бы рядом с ней. Ко мне зачем с этим приехал?

Эта фраза подобна выстрелу. Василий таращится на меня, открывая и закрывая рот, Максим чуть слышно хмыкает, и кажется, что даже скрытый сумрачным пятном Сергей улыбается.

— Эм, Инга, ты не поняла меня? — спрашивает и повторяет медленно, словно я действительно отстаю в развитии: — Мама заболела. Слышишь меня? Тётя твоя, тётя Маша. Ей нужно лечение…

— То есть деньги? Или у одра её вахту нести?

— Нет, о маме есть кому заботиться, — ещё более растерянно и смотрит на меня так, словно перед ним не я, а какая-то незнакомая женщина. — Но деньги… да, очень нужны. Ты же, вроде бы, не бедствуешь. Может быть, отплатишь наконец добром за всё хорошее? Она тебе ведь мать заменила.

Это так горько, что даже смешно. Чувствую волну гнева, исходящую от Максима. Он даже шаг вперёд делает, но я останавливаю его взмахом руки. Поворачиваюсь вправо, ловлю тёмный взгляд и качаю головой. “Нет”, — одними губами, и Максим, закрыв глаза, поднимает голову и шумно втягивает носом воздух.