Моя панацея

Манило Лина

Максим закидывает мою ногу себе на бедро, раскрывает для себя и входит плавно, одним толчком, с оттяжкой. На губах порочная улыбка, а на виске крошечная капелька пота, которую отчаянно хочется слизать. Максиму тяжело сдерживаться, мне почти невыносимо.

— Давай, пожалуйста, быстрее, — бормочу, глядя в глаза Максима, — хотя… нет, не надо. Подожди, не спеши!

Максим упирается лбом в мой и хрипло смеётся, и от звука этого волнами удовольствие под кожей.

— Ты очаровательна, когда от страсти пылаешь, — говорит тихо

и мочку уха прикусывает. Из груди вырывается стон, когда слишком возбуждённые соски трутся о покрытую испариной грудь Максима, я подаюсь на встречу, каждой клеткой тела врасти в него пытаюсь.

Максим не выдерживает: толкается резко, отчаянно, со сладкой яростью. Оставляет следы на коже, отпечатки пальцев своих раскалённых, боль причиняет, но от боли этой сладко. От ощущения наполненности, тягучей горячей лавы, бушующей внизу живота, искрящихся мурашек, покрывающих кожу, схожу с ума. Мотаю головой, и кипящие слёзы уголки глаз обжигают. От всех эмоций, переполняющих меня в моменты нашей близости, всегда хочется рыдать.

— Повтори ещё раз, — требует, и я, не задумываясь, почти кричу:

— Я влюбилась в тебя, влюбилась.

Оргазм приходит сразу же, проносится по венам штормом, волной накрывает, бушующим морем. Оглушает, ослепляет, и всё, на что способна сейчас — хватать ртом воздух и цепляться за плечи Максима.

Каждый раз с ним — яркий фейерверк, что-то неповторимое, невероятное, и мне, словно озабоченной, тоже мало его.

— Никогда не думала, что секс может быть настолько прекрасным, — говорю, спустя несколько минут, но из-за сбитого дыхания слова невнятные.

Челюсти Максима каменеют, под кожей гуляют желваки. Он смотрит мне в глаза, гладит по руке, молчит. Я знаю всё, что он захочет сказать — мы уже десятки раз об этом разговаривали. Потому я его целую, чтобы не тратить время на ерунду и болтовню о моём прошлом и не очень сексуально одарённом мужчине в нём. И когда Максим расслабляется, встаю с кровати, под жадными взглядами одеваюсь и ухожу готовить завтрак.

— Ты разве не уезжаешь? — удивляюсь, когда Максим появляется на кухне с влажными после душа волосами и в домашних серых штанах. Такой красивый, ленивый, расслабленный — совершенно не похожий на себя ежеутреннего, собранного и делового.

Всю последнюю неделю он отправлялся на работу в пять утра, а сейчас на часах уже шесть, но Максим лениво двигается по кухне, бросает в рот крупную ягоду винограда, запивает талой водой и, кажется, совершенно никуда не торопится. Неужели выходной?

— Прогоняешь? — усмехается и принимается огромным ножом чистить яблоко. Он не любит кожуру, всегда её убирает начисто, прежде чем положить хоть кусочек в рот. — Надоел уже? Так ты скажи, я поеду прогуляюсь, до вечера в каком-то ресторане зависну.

Он смеётся, но взгляд блуждает по коже, и от этого загораются щёки и даже на кончиках пальцев огоньки.

— Никуда я тебя не прогоняю, но… у тебя выходной

сегодня?

— Он самый, — кивает и дарит мне самую широкую свою улыбку. — И завтра. И до конца недели что-то типа отпуска.

Я задумываюсь, пытаясь вспомнить, какой сегодня день. Суббота! Значит…

— То есть целую неделю ты не будешь ездить на свою жутко важную работу? — уточняю, нажимая на кофеварке большую красную кнопку.

— Именно. Целых девять дней я полностью твой. Рада?

— Я ещё пока не поняла, — делаю вид, что всерьёз задумалась. — Пока это кажется сном.

Максим смеётся, а я укоризненно качаю головой, чем вызываю ещё один приступ хохота.

— Давай завтракать, — предлагаю, и Максим кивает. Присаживается за стол, но есть не торопится, лишь из-под полуопущенных ресниц следит за моими перемещениями по кухне.

— Чем заниматься сегодня планируешь? — спрашивает промежду прочим и усаживает меня к себе на колени.

От неожиданности охаю, но мгновенно привыкаю к тому, что подо мной не стул, а крепкие бёдра Максима. Ёрзаю, обвиваю шею руками и задумываюсь.

— Я хотела… пойти на собеседование, — шепчу и отвожу взгляд. — Я нашла одну вакансию… мне подходит.

Максим хмурится, смотрит на меня испытующе, о чём-то думает.

— В смысле на собеседование? — переспрашивает, словно в моих словах кроется какая-то неразрешимая шарада. — Это ещё зачем?

На мгновение кажется, что он недоволен. Разгневан даже, рассержен.

— Как это зачем? — снова ёрзаю, подбирая нужные слова. — Я не собираюсь же всё время на твоей шее сидеть. Это… неправильно, я к такому не привыкла.

— Не привыкла она, — бормочет, чем-то сильно недовольный. — Ты не видела, что ли, мою шею? Там для тебя точно место найдётся.

— Ты против, чтобы я работала? — удивляюсь, хотя мы ведь никогда об этом не разговаривали. А вдруг он действительно не желает, чтобы его женщина занималась чем-то, кроме дома и его сына. Вдруг он домостроевец? — Но… у меня ведь образование, мне оно нравится, я люблю экономику, работу свою любила. Просто меня сократили, фирма урезала штат. Макс, я с первого курса работала, пыталась расти над собой, мне элементарно скучно просто готовить и стирать, уныло.

Я тарахчу, как из пулемёта стреляю, а Максим щёлкает меня по носу и улыбается.

— Нет, я не против, чтобы ты работала, — его голос спокойный, Макс полностью расслабленный. — Я против, чтобы по всяким бессмысленным собеседованиям ходила — глупости это. Ты могла меня просто попросить, у меня в компании всегда есть свободные вакансии. Зачем тебе какие-то другие фирмы?

— В “Византии” бывают свободные вакансии?

— Чему ты удивляешься? — не понимает. — У меня огромная компания, с множеством разных подразделений и филиалов, производств и контактов. Так что одному образованному и очень симпатичному экономисту там местечно точно найдётся.