Моя «Правда». Большие тайны большой газеты.

Губарев Владимир Степанович

Может быть, Чернобыль? Некоторые читатели считают, именно эта авария – главная причина гибели Легасова.

3. Алехина (Киев): «Мы должны простить Валерия Алексеевича, ибо в наш век атома испытания порой невыносимы даже „для человека разумного“. А если говорить по правде, то он вынес все испытания в Чернобыле. Даже трудно представить, что могло бы быть, если бы первые, с ними и В. Легасов, отступили, растерялись».

М. Дударенко (Минск): «Прочитал „Записки“ В. А. Легасова, и мне еще раз отчетливо вспомнились весна и лето рокового 1986 года. Мне пришлось в группе гражданской обороны участвовать в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Помню жаркое лето, пыльные проселочные дороги в зону, по которым мы ездили на открытых машинах, работа с 8 до 20 часов. Очень хотелось пить, фляги опустошались мгновенно. В кузове почему-то все засыпали… И часто слышали – Легасов, Легасов…»

А Мартынов (Пермь): «Легасов правильно говорит, что причиной чернобыльской аварии явилась халатность, безответственность… Есть и ряд других причин: аварийно-низкое качество реактора, отсутствие противоаварийной автоматики, незнание хозяевами станции и даже руководством Минэнерго действий в аварийной обстановке. Плюс к этому отсутствие массовой литературы, недостаток защитных средств. Справедливы слова Председателя Совета Министров СССР Н.И. Рыжкова, что авария на ЧАЭС была не случайной, что атомная энергетика с неизбежностью шла к такому тяжелому событию…»

М. Симашова (Ленинград): «Если бы все работали, как говорит Легасов в своей статье, высококачественно и в любой отрасли нашей промышленности и сельского хозяйства, то это было бы прекрасно! Тогда бы наша страна была бы самой высокоразвитой и самой обеспеченной…»

В. Крылов (Калининская обл.): «Ответственность за принятие решения, как показывает практика,

возлагается не на науку и ученых вообще, а на представителей вполне определенного научного сообщества. А.П. Александров в предисловии к книге „Ядерная энергетика, человек и окружающая среда“ писал: „В последнее время развитие ядерной энергетики вызывает большие дискуссии в некоторых странах Запада с точки зрения опасности загрязнения окружающей среды радиоактивными продуктами деления ядер урана и плутония. Однако эти дискуссии вызваны не реальной угрозой радиоактивного загрязнения АЭС, а соображениями конъюнктурного характера“. Целое поколение наших атомщиков воспитано на этой парадигме. Теперь трудно судить, какую роль сыграла она в минуты, предшествующие аварии, но то, что она исподволь подводила к трагедии, – сомнений нет».

Трудно не согласиться с В. Крыловым! Иллюзии всегда опасны, втройне – когда самому приходится за них расплачиваться. И цена этому бывает разная.

Валерий Алексеевич Легасов принадлежал ко «второму поколению» атомщиков. Более того, он не занимался реакторами, но в надежности их у него сомнений не было. Да, претензии к качеству оборудования, к подготовке персонала, к автоматике, естественно, возникали, однако если бы 25 апреля 1986 года вы спросили бы его: «Возможна ли авария с разрушением активной зоны и выбросом огромного количества радиоактивных продуктов?», он ответил бы отрицательно. Как и большинство физиков. На протяжении четверти века физики убеждали общественность в абсолютной безопасности АЭС и делали это настолько эффективно, что уже даже сами не допускали такой возможности.

Чернобыль привел в шоковое состояние атомщиков всех рангов. Потребовалось время, чтобы убедиться: невозможное свершилось.

Легасов увидел зарево над Припятью и только тогда понял, сколь велика катастрофа.

О первых днях в Чернобыле уже написаны книги, пьесы, сняты фильмы. В том числе и о работе академика Легасова. Приведу лишь одну деталь – она почти неизвестна широкой публике. Как известно, регулярно сменялось руководство правительственной комиссии, в том числе и ученые. Легасов приехал одним из первых, но затем, когда одна команда сменила другую, он остался. Это не бравада, не «панибратство» с радиацией – он был нужен здесь как научный руководитель. Он имел право уехать – никто не упрекнул бы его, но он остался. Те, кто прошел Чернобыль в апреле 1986 года, до конца понимают цену этому поступку. И, когда много месяцев спустя некоторые физики, не покидавшие своих кабинетов, начинают обсуждать и анализировать действия академика Легасова в те же дни (причем, пытаются даже доказывать, что можно было применять иные методы подавления 4-го блока, чем рекомендовал Легасов), мне так и хочется сказать им: «Легасов не уехал из Чернобыля, а почему тогда я не видел там вас?» Кстати, это относится не только к физикам. Актеры, режиссеры, писатели любят нынче порассуждать о Чернобыле, но я помню, как отменялись летние гастроли весьма именитых театров в Киеве, как трудно было собрать бригаду писателей, которые приехали бы из столицы в «зону» к тем, кто боролся с ядерным дьяволом.

Легасов завоевал право честно смотреть в глаза людям. И в первую очередь тем, кто пережил трагедию Чернобыля в Припяти и Киеве, в Гомеле и десятках и десятках белорусских сел. И люди почувствовали это.

М. Морозова (Рубцовск): «Валерий Алексеевич является для меня авторитетом высочайшим. Понимаю, что я – капля в море. Собственно, и открылся-то он мне именно в те трагические дни. Тогда и сложился образ благородного, самоотверженного человека. Нельзя преувеличивать значение его суждений. Каждый тезис „Записок“ – призыв к размышлению, больше того – ненавязчивое руководство, совет, что и как делать. Читая, нахожу подтверждение своим мыслям, ответы на вопросы и сомнения. Воспитывать благородство в людях надо на ярких примерах, каковыми и являются жизнь и работа Легасова. Сколько у нас сейчас „деятелей“, которые оправдывают свою пассивность, леность мысли тем, что им-де мешал застой. А вот его не коснулась застойная плесень, он делал то, что ему лично надлежало делать. Это ли не образец высокой идейности, ясности цели, твердости духа, силы характера».

А Богатова (Ленинград): «Мне кажется важным, что в „Записках“ у Легасова рядом показана героическая работа людей по ликвидации аварии и путь, приведший нас к катастрофе на ЧАЭС. Одни и те же люди оказываются в условиях рутины безответственно пассивными, а во время катастрофы – героическими и мужественными. Отсюда следует, что, углубив понимание опасности, когда из-за привычной халтуры горят и тонут корабли, взрываются АЭС и заводы, гибнут дети, надо колокольным набатом будить в каждом из нас чувство личной ответственности, укреплять это чувство многократно, раскрывая его в различных ситуациях. Мне кажется, что активный по своей природной сути, Легасов мог выбрать смерть, чтобы его мысли были услышаны как можно скорее и как можно большим количеством людей».

Эти строки написаны учительницей и матерью троих детей…

Чернобыль не мог не изменить многое и в характере Легасова, и в его взглядах не только на атомную энергетику, но и на весь научно-технический прогресс.

Работа в Чернобыле, доклад в Вене на конференции МАГАТЭ принесли Валерию Алексеевичу всемирную славу.

Но не это главное. Он изменился сам – и уже многое, с чем соглашался до Чернобыля, теперь отрицал. Его общественная активность возросла – Легасов перерос рамки, в которые замыкался раньше. Будто поднялся на вершину, откуда мог смотреть вдаль, а не только под ноги.

В этом были его счастье и трагедия.

В последнее время появились разные публикации о взглядах Легасова на судьбу атомной энергетики. В некоторых из них утверждается, что Валерий Алексеевич стал ярым противником АЭС, более того, он предсказывал, что Чернобыль обязательно повторится… Мне довелось много раз обсуждать с академиком проблему атомной энергетики. Хочу со всей определенностью сказать: никогда – ни до аварии, ни после нее он не говорил, что АЭС – тупиковый путь развития научно-технического прогресса. Легасов размышлял об ином, более того – считал, что сегодня главным в нашей жизни должен быть принцип безопасности. Он думал о системе безопасности, которая включала в себя и атомную энергетику. И основным звеном в этой системе был Человек.

Приведу лишь одну цитату из наших бесед: «За последние годы в мире произошло несколько аварий с необычайно высоким уровнем человеческих и материальных потерь. Эти аварии мало зависят от типа техники и сильно от единичной мощности аварийного блока – атомная ли это станция, химический реактор или газовое хранилище, – отданного в распоряжение оператора. Зависит ущерб и от места и плотности размещения потенциально опасных объектов. Но даже такие тяжелые по своим последствиям аварии, как чернобыльская, бхопальская или фосфорная авария в США, не должны повернуть вспять технологическое развитие цивилизации, не должны заставить отказаться от мирного использования ядерных источников или достижений химии, ибо этот отказ обернулся бы для людей еще более тяжелыми последствиями…»

Да, после Чернобыля Легасов более четко сформулировал свои идеи о принципах безопасности. Мечтал о создании нового института, убеждал, доказывал, требовал новых подходов к развитию современной техники. А в ответ… молчание. Более того – часто его взгляды неверно понимали, извращали.

Не могу не сказать и о публикации Алеся Адамовича в «Новом мире». Можно разделять или оспаривать точку зрения писателя – это право каждого. Однако запись беседы с Легасовым может привести к неверным выводам, мол, ученый против «линии» АЭС, более того – собирался «обо всем написать, обратиться наверх…». Смещение акцентов в статье писателя бросает тень на академика в глазах тех, кто его хорошо знал и с кем он работал. Но даже не это самое печальное: оказывается, до нынешнего дня идеи академика В.А. Легасова о принципах безопасности не поняты.

Когда мы произносим – «в состоянии депрессии…», должны помнить: одна из ее составляющих как раз непонимание его идей.

– Вы не чувствуете себя в вакууме? – при одной из встреч спросил Валерий Алексеевич.

– Нет, – удивился я.

– Счастливый человек… Неужели вы так спокойно относитесь к происходящему? Там, в Лондоне, в Вене, во многих странах ставят вашу пьесу, а в Москве, Ленинграде и Киеве она не идет? Не кажется ли это странным…

– Это дело театров. Драматургия – не основная моя профессия.

– А у меня наука – основная… – и тут же Легасов перевел разговор на другую тему.

Валерий Алексеевич в Вене и Лондоне побывал на спектаклях «Саркофага», рассказал о своих впечатлениях. Упоминание о «вакууме» теперь (к сожалению, не тогда!) многое открывает в том, что происходило с ученым. Он пытался говорить, кричать о наболевшем, но его не слышали.

Осенью 87-го он долго лежал в больнице. На ночь принял много таблеток снотворного – академика отчаянно мучила бессонница. Врачи спасли ему жизнь. И вновь, в больнице, он заговорил о «вакууме». Тогда я предложил написать ему большую статью, где он смог бы обосновать и развить свои идеи о принципах безопасности в промышленности конца XX – начала XXI века. Он загорелся, несколько дней работал над статьей. Через две недели она появилась в «Правде». Каждый день Легасов звонил: «Есть ли реакция?» И каждый день я отвечал: «Полное молчание…» Реакции не последовало.

«В состоянии депрессии…»

Оно складывалось даже из мелочей. Однажды на научном совете кто-то заметил вскользь: «Легасов не следует принципам и заветам Курчатова». Брошена фраза, тут же все забыли о ней,

а Легасов переживал несколько месяцев…

На собрании коллектива директор сообщает, что за ликвидацию Чернобыльской аварии Валерий Алексеевич Легасов представлен к званию Героя Социалистического Труда, мол, уже можно поздравлять его… Выходит Указ, но фамилии Легасова там нет. Было принято решение никого не награждать из Института атомной энергии, есть вина коллектива в том, что случилось. Наверное, в таком решении есть «рациональное зерно», но те, кто работал в Чернобыле рядом с Легасовым, отмечены правительственными наградами, а он остался в стороне… Мелочи? Не совсем… Каждое такое событие рождало слухи, пересуды, плюс к этому всевозможные разговоры о конфликтах с директором, руководством Академии наук и т. д. Что греха таить, в научных коллективах любят посудачить, для некоторых наука как таковая уже давно стала второстепенным делом… Слухи, естественно, доходили до Легасова. Внешне он был невозмутим, не реагировал на происходящее, но стихи (а он их писал жене) показывают, как остро он переживал эту вакханалию слухов.

«В состоянии депрессии…»

Легасов мечтал о Межведомственном совете по химии, который работал бы на самом современном уровне, о молодых ученых, способных изменить положение в науке, о временных научных коллективах – в общем, о ликвидации застоя в той области науки, которую он развивал и которой верно служил. Но 26 апреля состоялось совещание в Академии наук, на котором план работ, предложенный Легасовым, был, по сути, выхолощен… «Не допустим, чтобы нами руководил мальчишка…» – это не выдуманная фраза, она принадлежит одному именитому химику. Действительно, в свои 52 года Легасов для наших «химических классиков» был слишком молод. Правда, они не ведали, что Валерию Алексеевичу оставалось жить менее суток… Вечером 26 апреля он узнал о решении, принятом в академии…

Депрессия… Она рождается только при дефиците доброты. Никого нельзя обвинять в самоубийстве Легасова – нельзя брать грех на душу, но многие из нас, живущих, не поддержали Валерия Алексеевича, не помогли ему в полной мере, не окружили теплотой и заботой. А потому не смогли сберечь его, развеять ту болезнь, которая именуется депрессией. Да и следует помнить: в Чернобыле Легасов получил большую дозу радиации – конечно, никакой непосредственной опасности для жизни она не представляла, но, поверьте, необычайно трудно жить, когда на твоем личном счету десятки бэр… Эти бэры и рентгены вовсе не способствуют нормальному психическому состоянию, а потому к людям с бэрами надо быть вдвое, втрое, в десятки раз внимательнее, добрее, заботливее.

ДЕТЯМ ЧЕРНОБЫЛЯ

Инициатива родилась на страницах «Правды». Как помочь детям, пострадавшим от аварии в Чернобыле? Ответ мы нашли быстро, благодаря письму одного из читателей. Он писал нам, что готов передать ребятишкам из Белоруссии фрукты, которые он выращивает в своем саду. Письмо пришло из Краснодарского края.

Сразу же после публикации письма в редакцию пришла лавина подобных писем. Читал их Виктор Федорович Реут – один из старейших сотрудников «Правды». Теперь он работал у нас в отделе науки.

– Во время войны, – рассказал он, – мы оказывали помощь госпиталям – именно туда отдавали фрукты, которые присылали из Средней Азии. И люди чувствовали тепло людей из далеких республик…

Хорошие идеи в «Правде» поддерживались и реализовывались быстро. Так случилось и на этот раз. Договорились с военными, обратились к руководителям колхозов и совхозов, и вот уже военно-транспортные самолеты загружались ящиками с фруктами в Ташкенте и Алма-Ате, Ереване и Тбилиси, взлетали и брали курс в пострадавшие районы Украины, Белоруссии и России. Для летчиков это были тренировочные полеты, ну а для работников комитета госбезопасности – весьма напряженная работа. Дело в том, что именно сотрудники КГБ встречали каждый рейс, следили за перегрузкой фруктов в машины, которые и развозили их по деревням. Честно говоря, надо было тщательно следить, чтобы посылки из Средней Азии и Кавказа доходили до ребят, которым они и были предназначены.

Более сотни рейсов было осуществлено летом и осенью 1986 года. Тысячи ребятишек впервые в жизни узнали вкус сладких персиков и винограда, гранатов и мандарин. Понятно, что в глухих деревнях их в те времена не было.

Несколько месяцев работники отдела науки «Правды» работали своеобразными диспетчерами, определяя, куда именно должны направляться самолеты с подарками для чернобыльских ребятишек.

В это время родилась еще одна инициатива по поддержке ребят.

Во время поездки в Испанию с Олесем Адамовичем мы встречались с министром здравоохранения. Он поинтересовался, чем именно испанцы могут помочь пострадавшим от аварии. Мы предложили просто принять на месяц ребятишек из пострадавших районов, лечить их не надо, пусть покупаются в море, отдохнут… Первая группа из 100 ребят вскоре отправилась в Испанию. А потом к этой инициативе присоединились многие европейские страны, и тысячи ребят проводили лето в Германии и Италии, Австрии и Швеции, в других странах.

Несколько групп по инициативе «Правды» были направлены в Японию, в Институт Хиросимы, где они были тщательно обследованы.

К сожалению, эти инициативы вскоре превратились в «прибыльный бизнес». Нашлись люди, которые начали зарабатывать на доставке фруктов ребятам – мы уже не могли контролировать и обеспечивать с помощью работников КГБ доставку посылок из Средней Азии, и сразу же появились разные организации со звучным «Чернобыль» в своем названии. Им верили, а они воровали… Да и отправка детей за границу также стала во многом «бизнесом»: формировали группы, куда входили дети чиновников, не имеющие никакого отношения к событиям в Чернобыле. На Западе перестали принимать такие группы, когда стало известно, что одна из них полностью состоит из ленинградских ребятишек…

Кстати, одну из последних групп я отправлял в Италию 19 августа 1991 года. Это были белорусские ребята, они уже добрались до аэродрома в Чкаловском, но самолета не было. Выручил министр обороны Язов, с ним удалось связаться, и он распорядился отправить ребят. Вопреки всем прогнозам, военный самолет окружным путем все-таки добрался до Генуи, где ребят ждали итальянцы…

Ведь отдел науки – Виктор Реут, Алик Федоров, Анатолий Покровский, Андрей Тарасов и Игорь Мосин – принимали самое активное участие в Чернобыльской эпопее, и не сказать об этом я не могу…

БУДЕТ ЛИ АМЕРИКАНСКИЙ ЯЗЫК?

Одну небольшую заметку, опубликованную в «Правде», хочу повторить. И связано это с тем, что нынче наш русский язык заполняется словами абсолютно ему чуждыми. Они приходят с Запада и из Америки, и тут же становятся «родными».

Хорошо это или плохо?

Об этом я размышлял в канун нового тысячелетия, когда «нашествие из Америки» еще только начиналось…

Языки, как и народы, рождаются и умирают. К сожалению, в первом десятилетии XXI века их числу суждено сократиться в 10 раз! Из 6000 языков, которые существуют нынче на планете, останется только 600. Таков печальный прогноз ученых, которые убеждены, что столь высокую плату приходится платить человечеству за научно-технический прогресс, который в XX веке «сжал» пространство и время, объединил континенты, создал информационные сети, которые вынуждают пользоваться лишь несколькими языками.

Значит, реален «американский котел», о котором говорили в середине XX века?! Я имею в виду «теорию единого языка», предложенную учеными Лос-Анджелеса. В этом городе образовалась весьма своеобразная этническая группа, которая использовала 220 языков (!). Естественно, людям надо было общаться – вот и появился «американский английский». Ученые считали, что именно он постепенно вытеснит остальные языки и в городе будет создаваться монолитная среда.

Однако прошли десятилетия, но «котел» так и не появился, хотя число языков Лос-Анджелеса постепенно сокращается. Любопытно, что «набирает силу» не английский, а испанский язык – им пользуется все больше людей в Америке, и в предвыборной кампании кандидат в президенты США уже обязан это учитывать.

Лидером сегодня, бесспорно, является китайский язык. Им пользуется полтора миллиарда человек. Далее идут хинди и урду, английский, испанский и арабский – по полмиллиарда жителей планеты говорят на каждом из них. Ученые отмечают одну закономерность: роль английского языка уменьшается, и к середине XXI века он станет «примитивным», то есть упрощенным, чтобы на нем могли общаться представители разных стран и народов. Но самобытность собственных языков не исчезнет, напротив – их роль возрастет, так как язык остается носителем культуры и традиций.

К сожалению, в ближайшие годы, вероятнее всего, исчезнут такие известные группы языков, как, к примеру, «кельтская». Сегодня на бретонском, валлийском и ирландском языках говорит меньше миллиона человек, да и то это в основном представители старшего поколения, а молодые люди предпочитают объясняться на английском. В жизни «кельтской группы» нет ничего необычного: на наших глазах исчезло 150 языков индейцев Северной Америки, правда, еще остается около 30, но и их судьбы предрешена – об их существовании будут знать только лингвисты.

Сейчас русским языком пользуется 275 миллионов человек, и еще около 150 миллионов знают его. Однако ситуация меняется к худшему. В странах СНГ постепенно вытесняются русские школы, да и в дальнем зарубежье интерес к русскому языку падает. Недавно мне довелось побывать в Китае. Я попросил хозяев устроить встречи в спецшколах, где изучают русский язык. Такой школы в Сиане – древней столице Китая и одном из крупнейших культурных центров страны – не оказалось. А ведь раньше таких школ было большинство, но сейчас предпочтение отдается английскому, французскому и немецкому языкам. Это естественно, потому что инвестиции в китайскую экономику идут в основном из Америки, Германии и Франции.

А мы сами храним ли русский язык?

Напомню лишь одно из высказываний И.С. Тургенева, который знал многие языки, но боготворил один – русский: «Берегите чистоту языка, как святыню! Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас».

Если послушать радио, посмотреть разные программы по телевидению, пройтись по улицам города и почитать рекламу и вывески, то сразу же поймешь, что И.С.Тургенев из иностранных писателей…