Моя ревность тебя погубит

Лазаревская Лиза

Словно я её мир.

Точно так же, как и она мой.

***

Эти несколько дней поменяли нашу жизнь. Всё ещё я пытаюсь принять тот факт, что её время теперь не всецело принадлежит мне. И мне пиздец как сложно делить её с кем-то, даже если этот кто-то — наш ребёнок. Кровный или нет — для меня всё не важно. Мне приходится ломать себя, чтобы привыкнуть к этому и осознать, что это нормально.

Для меня, блядь, ненормально всё, что отнимает

её у меня. Будь то ребёнок, её отец, моя работа, её учёба, её хобби, её друзья — всё это отнимает Полину у меня. Но так же всё это делает её счастливой, лишь поэтому я стараюсь себя пересилить.

Очень, блядь, сильно стараюсь, потому что она — мой воздух. Без моей девочки я буквально не могу дышать. Я задыхаюсь, и это просто безумие, которое вросло в меня и стало моей неотъемлемой частью.

Оперевшись о стену и скрестив руки и ноги в лодыжках, я наблюдаю за тем, как Полина купает Дамиана в детской ванне.

Моя прекрасная, заботливая, милосердная девочка. В её больших зелёных глазах я вижу столько нескончаемой нежности, что восхищение болью отдаёт в боку.

Мог ли я представить себе подобное, когда встретил её в парке дождливым вечером? Что эта девочка станет для меня больше, чем жизнью, что я женюсь на ней, возьму ребёнка из детского дома для неё? Нет, это было что-то области фантастики. И счастлив ли я теперь? Каждый день и каждую грёбанную секунду.

— Любимый, можешь помочь? — зовёт она, вытаскивая Дамиана из ванной. Сразу же я подхожу к ним и беру полотенце, в которое заворачироваю его. Вокруг всё мокрое, потому что во время купания он слишком активно махал руками и ногами.

Осторожными и лёгкими движениями она выбирает его почти насухо, после чего мы несём его в спальне и кладём на пеленальный матрас на комоде. Она быстро надевает на него памперс, хоть он и брыкается. Складывается впечатление, что материнство заложено у неё в крови, она так быстро и ловко с ним справляется.

Ещё раз покормив Дамиана перед сном, она укладывает его спать в кроватке нашей спальни. Мы только узнаём его, но я уже могу сказать, что он беспокойный и активный ребёнок.

— Ты устала, принцесса, — замечаю я, подходя к ней сзади, пока она наблюдает за Дамианом, и массирую её плечи. Приторный аромат персиков заполняет мои ноздри, когда я целую её шею, а её сладкая кожа заставляет мой мозг полностью отключиться.

— Это приятная усталость.

— Тогда нужно приятное расслабление.

Беру её на руки, когда она беззвучно смеётся. Несу обратно в ванную и включаю горячую воду.

Я целую Полину, пока ванна наполняется. Целую её губы, щёки, подбородок, лоб, глаза, шею, ключи.

Целую, забывая дышать, потому что она заменяет мне воздух, потому что всё, что мне нужно — это она.

Её тело в моих руках. Её мысли, заполненные мною. Её улыбка, направленная на меня.

Сны, которые ей снятся. Вещи, на которые она смотрит и которых она касается. Земля, по которой она ходит.

Всё

это мне нужно. Я готов молиться на всё, что имеет к ней отношение.

Когда я опускаю Полину в ванну, сам сажусь на краю и намыливаю персиковым гелем для душа каждый уголок её сладкого тельца. В какой-то момент она покладисто облокачивается о моё колено, словно готовая сейчас заснуть.

— Стас, — начинает это. Я мог бы умереть, слыша среди тишины её голос. Умереть от немыслимого наслаждения, которое невозможно описать словами.

— Да, принцесса?

— Спасибо тебе.

— Я должен благодарить тебя, Полина. Благодарить каждую минуту за то, что мне позволено быть с тобой.

Дотянувшись до шампуня, я открываю его, выдавливаю себе на ладонь и наношу на её волосы, массируя и поглаживая её голову. Она испускает болезненный вздох, прежде чем запрокинуть голову и одарить меня невинным взглядом. Невинным, но решительным и до дрожи спокойным.

— Ты ведь знаешь, какая у меня была жизнь? Ты ведь помнишь, почему ты меня нашёл?

— Да, малыш. Я помню это и хочу, чтобы ты об этом забыла.

Забыла о том, как оказалась на улице из-за матери, которая выгнала тебя. Которая оставила на тебе отметину от сигареты. Которая приводила к тебе домой блядских бухих ублюдков.

Эта тварь у меня не выйдет из клиники до тех пор, пока не научится как любить свою дочь. Медперсонал сделает всё, чтобы сделать из этого куска мрази человека, хотя я сомневаюсь в том, что когда её мышление поменяется.

И если в её голове ничего не изменится, она будет сидеть там, пока не сдохнет.

— Знаешь, моя жизнь была хуже, чем я считала. Но если бы я понимала, насколько всё ужасно, я бы не выжила.

Стараясь держать себя в руках, я смываю шампунь с её волос и чувствую тик в своей челюсти, как от злости играют желваки, я не могу это контролировать.

— Эти люди. Мамины друзья. Они смотрели на меня. — Полина обнимает себя руками, опуская голову. Мне, блядь, нужно сейчас только одно — украсть все её воспоминания о прошлой жизни, чтобы больше ничто и никогда, никогда не делало ей больно. — Я почти никогда не чувствовала себя в безопасности в собственном доме, в своей комнате. Я так много читала книг по ночам, чтобы как можно дольше не засыпать и услышать, что кто-то из них ломится ко мне.

У меня заканчивается терпение. Я должен, обязан найти каждого из них и убить. Убить, как и тех двоих, кто посмел притронуться к моей девочке. Не просто притронуться, они посмели думать, что их преступление останется безнаказанно. Они собирались её изнасиловать, собирались надругаться над её телом и душой.

Эти сучьи создания поплатились своими ничтожными жизнями. Они не просто сдохли, это было долго и больно. Я издевался над ними, ломая их конечности и забивая их до смерти. Но этого всё равно мало. Каждый, кто причинил ей боль, должен страдать.