Моя ревность тебя погубит
Шрифт:
Жестокая мать. Инвалид отец. Любовь к сладкому. Ночи вне дома. Больше о Полине я ничего не узнал, но мне почему-то случившегося достаточно, чтобы нехотя отпускать её домой.
Она посмотрела на меня один раз за весь путь — так, словно я взял щенка из приюта и решил вернуть обратно. Вернуть, когда он уже проникся мною. Когда всё обнюхал. Когда пережил свою первую ночь в моём доме.
Может быть, я пожалею. Может, это вообще не моё дело. Но…
Внутри меня прямо разжигается огонь — и он разжигается хрупкой рукой. Обычно я действую холодным рассудком, да и в целом являюсь человеком
— Слушай, принцесса, я знаю, что предложение немного странное, но если у тебя настолько невыносимая обстановка дома, может быть ты поживёшь у меня.
Раз уж твоей матери совсем не нужно, чтобы ты ночевала дома, то это самый оптимальный вариант.
— Я живу совершенно в другом месте, как ты уже поняла, поэтому тебя абсолютно никто и никак смущать или стеснять не будет.
Сразу ответить она не может, но всё-таки как-то соединяет слова в предложения:
— Стас, мне… Мне очень хочется… Но я не могу оставить папу одного…
— Но если сегодняшнее повториться? Ты же не допускаешь мысли действительноночевать где-то на улице?
Опять тишина.
— Давай просто договоримся, если у тебя будет сложная ситуация, то ты позвонишь мне, хорошо?
— Если это будет удобно…
— Пойми, если я говорю, значит удобно. Давай телефон.
Записывая номер, я кидаю вызов, чтобы у меня высветился телефон Полины.
На всякий случай. Затем, краснея и нервничая, она осторожно забирает свой телефон из моих рук.
— Стас, спасибо тебе ещё раз большое. Я даже не знаю, куда бы пошла сегодня, если бы не…
— Всё хорошо, принцесса. В случае чего — звони мне. Мы решим все твои проблемы. Только не стесняйся.
С вымученной улыбкой Полина уходит к своему подъезду и вводит код домофона. Поворачивается ко мне. Машет рукой на прощанье. Я делаю то же самое.
И зачем тебе возиться в песочнице, Верховцев? Она ведь просто ребёнок, которому ты помог. Просто ребёнок, которому нужна помощь.
Будешь теперь постоянно её предоставлять?
Но если есть возможно — и желание, то почему не помочь?
3. Она нуждается во мне
Сегодняшней ночью сон обошёл меня тремя дорогами, чтобы наверняка. Даже со всеми объёмами работы не вспомнить, когда в последний раз я спал по два часа — и то урывками. Эти несколько дней я уматывался на работе, времени не хватало банально на то, чтобы попить воды. Но при этом я жил странным ощущением, которое выжигало мне лёгкие изнутри. Та девочка — оставившая невидимый след своей ладони на моей трёхдневной щетине. Та девочка — жизнь которой я обдумываю уже несколько ночей подряд. Та девочка — которая переживает больше пыток, чем способно уместить её хрупкое тело.
Последний раз я испытывал жалость около года назад — к бездомной собаке, которая тёрлась возле заезда в мой гараж в самый разгар октябрьского ливня. Тогда я вынес ей сырого мяса и немного погладил. Влажная шерсть осталась на моих пальцах. Сейчас подобные чувства я испытываю к ней — только сильнее, острее. Но если я не взял к себе собаку, то что мне
Совсем не вовремя ты мне повстречалась, принцесса. Вся голова забита тобой. И это ненормальной, блядь. Как минимум — потому что я взрослый мужчина, женатый мужчина.
Наедине с собой я пытаюсь откреститься обыкновенной жалостью, которая мне вовсе не присуща. Но опять же — находясь наедине с собой очень сложно — сложно соврать. Я вспоминаю несчастный вид загнанного в угол ребёнка. Она словно прячущийся посреди леса оленёнок, на которого объявили охоту. Она смотрела на меня изумрудными глазами с медовым отблеском так, будто я ангел-хранитель.
Она явно что-то перевернула во мне тогда, потому что я застрял в подвешенном состоянии. Почему я внезапно понял, что живу пустотой? Живу бесцельно? Застрял в безразличии? Возможно потому, что заботясь о ней те несколько часов — я пережил больше эмоций, чем за последние несколько лет. Возможно мне не хватало той заботы, которую я предоставил ей.
Блядь, она не выходит из моей головы, а какие муки сейчас испытывает Полина я даже не могу спроектировать. Не могу понять, как люди могут так безответственно относиться к собственной жизни. Как эта мразь — именуемая себя матерью — могла поднять руку на эту крошку? Как эта тварь могла вообще подумать, чтобы затушить окурок о её нежную кожу?
Каждый день пропитан прострацией. Каждый день как туман, оседающий моросью где-то внутри меня. Каждый день я думаю, каково было ей? И чтобы понять хотя бы каплю, нужно ощутить на себе.
Сижу уже битый час, наполняя окурками пепельницу — она почти забита. Сигареты сами чуть ли не выпрыгивают из пачки, предвкушая поцелуй с губами, который посмертно окрасит фильтр в грязно-розовый цвет. Никотин заполняет лёгкие, пытаясь успокоить нестерпимый душевный зуд. Понимаю, что мне нужно срочно это сделать, чтобы прочувствовать. После очередной затяжки поворачиваю тлеющую сторону сигареты к запястью левой руки. Потихоньку приближаю к коже — ещё немного. Чувствую тепло. Сначала ненавязчивое. Слегка согревающее. Но вдруг осознаю, что не в полной мере воссоздаю ситуацию. Полина не вымеряла по миллиметру. Полина не была готова морально, иначе успела бы отойти. Полина не была предупреждена. И я должен считаться с этим, поэтому сигарета жёстко впивается в мою огрубелую кожу. Резкая, непродолжительная боль вызывает пульсацию и быстро стихает. Сразу проявляется покраснение с белыми вставками посередине — всё это вперемешку с пеплом, застывшем сверху. Позже образуется волдырь, а ещё спустя какое-то время ожог покроется тёмно-коричневой коркой.
Теперь я знаю ощущения обессиленной девочки, которая боялась отведать на себе ещё много сигарет. Вроде как всё по-честному, я воссоздал всё, кроме одного — Полина сделала это не сама. Она всего лишь ребёнок, который блуждал ночью во время дождя по парку. Ребёнок, для лечения ран которого не подойдёт подорржник. Ребёнок, а это своего рода диагноз, который излечит лишь время и жизненный опыт. Дети ведь как животные — сами за себя не отвечают, прокормить себя не могут, позаботиться тоже.