Моя служба в Старой Гвардии 1905–1917
Шрифт:
В 1891 году, разгар реакции царствования Александра III, после многих разногласий, отец раз крупно поговорил с глупым губернатором, генералом с немецкой фамилией. Когда отец вернулся домой, у него сделался первый припадок грудной жабы. Через месяц припадок повторился. Мать повезла его в Москву на прием к знаменитому Захарьину. Накануне назначенного дня приема, за утренним кофе, отец умер. Ему было тогда всего 52 года. Когда гроб его привезли из Москвы, от нашей станции и до нашего прихода Ивана Богослова, где его похоронили, т. е. 17 верст, крестьяне всю дорогу несли его на плечах. Одна деревня сменяла другую. Похоронами распоряжались становой пристав и два урядника.
В 1918 году, когда революция смела с лица русской земли всех исправников, становых приставов и урядников и когда в русской деревне каждый мог совершенно безнаказанно
В описываемое время, весна 1905 года, мать была еще бодрая 60-летняя женщина, ходила в платке и в кофтах и приемы и лечение шли на полный ход. Она сама отправила меня в круговую поездку по дядям и теткам, а когда я вернулся, снабдила меня некоторыми отцовскими вещами, велела отслужить на его могиле панихиду, взяла обещание писать не реже одного раза в месяц, и со слезами и молитвой, наконец, отпустила меня на службу в Петербург.
Наше офицерское собрание
Полковые офицерские собрания в гвардии были заведены сравнительно недавно, во вторую половину царствования Александра II. До этого времени офицеры, по-видимому, могли собираться лишь на частных квартирах. В мое время все полки уже давным давно имели свои собрания и некоторые из них, особенно построенные в последнее царствование, отличались большой красотой и даже роскошью. В смысле обстановки и комфорта они могли соперничать с самыми лучшими клубами и в России и заграницей.
В Царском Селе были прекрасные собрания у Кирасир, у Лейб-Гусар, и маленькое, но прелестное у Императорских стрелков. В Петергофе очень красивые собрания были у Конно-Гренадер и Улан.
Разумеется, все эти великолепные клубы были построены не Военным Министерством, которое с трудом отпускало гроши на штукатурку и покраску казарм. Деньги на это давали главным образом шефы полков, т. е. царь или лица царской фамилии. Так Лейб-Гусарам, Кирасирам и Стрелкам построил собранья царь Николай II; Уланам — царица Александра Федоровна; Конно-Гренадерам помогли Вел. Князья Михаил Николаевич, шеф, и Дмитрий Константинович, бывший командир и т. д.
В нашей 1-ой дивизии, хорошее Собрание было только у Преображенцев, на Кирочной, на которое главным образом дал средства тоже царь, в качестве и шефа и бывшего офицера-преображенца. Считалось оно как бы Собранием офицеров всей дивизии, но на моей памяти офицеры других полков собрались там всего один раз, на какую-то лекцию или сообщение.
У Измайловцев, у Егерей и у нас, Собрания были сравнительно очень скромные и были приспособлены для этой цели из казарм, так что с улицы ничем, кроме хороших стекол, от других полковых зданий не отличались.
Начиная от Управления Юго-Зап. железной дороги, рядом с Царскосельским вокзалом и до Звенигородской улицы, вдоль по Загородному проспекту тянулось пять довольно непрезентабельного вида двухэтажных домов, окрашенных в коричневато-розоватую краску. Это были казармы Семеновского полка. Одна казарма, трехэтажная, выходила на Звенигородскую улицу, там помещался 1-й батальон, а 4-й был расположен совсем на отлете, за Введенским каналом, между, каналом и Рузовской. Там же помещалась и 12-ая рота, принадлежавшая к 3-му батальону, музыкантская команда, баня и проч.
Первая из казарм по Загородному, считая от Автомобильного переулка, была отведена: 1-й этаж под Офицерское
Вход в Собранье был с Автомобильного переулка и когда я поступил в Полк, подъезд изображала собою простая деревянная пристройка, в виде будки, прилепившаяся к боковой каменной стене. Около входа всегда стоял дневальный при тесаке. В те времена (1905–1906) не говоря уж о внешнем виде, даже и внутри наше Собрание производило впечатление не только бедности, но даже некоторой запущенности. Причины этому были: отсутствие всяких посторонних средств, кроме и так уже тощего офицерского кармана, и недостаток людей, которые пожелали бы серьезно этим делом заняться. В 1907 году такой человек, наконец, нашелся. Это был избранный председателем Распорядительного комитета кап. Николай Михайлович Лялин. Он был мужчина положительный и основательный во всем, начиная с внешности; был холостяк, любил хорошо покушать и выпить, одним словом был, что называется человек «клубный»… На таких людях держатся клубы всего мира. Вскоре во всей хозяйственной жизни Собрания Н. М. Лялин стал диктатором. Диктаторство его в общем сносили довольно безропотно, зная, что никто другой столько своего времени и работы отдавать этому делу не будет. Меньше чем в год внутренность Собрания он привел в полный порядок. Был произведен капитальный ремонт. В столовой был поднят потолок, был отделан вход, вместо старой деревянной лестницы появилась мраморная, с красивыми чугунными перилами, в некоторые комнаты была куплена новая мебель, в некоторых заново перебита, была заведена парикмахерская и приведены в надлежащий вид умывальная и уборная. Все это было сделано, конечно, на наши офицерские деньги, но долгосрочный кредит достал Н. М. Лялин. Одним словом, из грязноватого и запущенного, Собрание стало чистеньким и вполне презентабельным.
Буду теперь описывать собрание в его реформированном виде, в том виде, в каком оно было, когда полк вышел на войну.
Прямо из передней, двери вели в небольшой белый зал, окна которого выходили на двор, официально называвшийся «двор полковой канцелярии». Посередине в простенке между окнами, на круглой колонке красного дерева стояла бронзовая модель памятника, поставленного на Кульмском поле в память сражения под Кульмом в 1813 году. В этом сражении, предшествовавшем Лейпцигской «битве народов», главным образом потрудилась русская гвардия, и в частности Семеновский полк. Модель эта (пирамида на постаменте, около полуаршина высотою), на которой выгравированы имена павших в этом сражении офицеров, была поднесена офицерами командиру полка генералу Потемкину, командовавшему полком в этом бою и очень любимому и солдатами и офицерами. Интересная подробность — Потемкину было тогда всего 25 лет. Впрочем, один из военных министров Александра I кн. Ливен был еще моложе. Ему было 23 года. Семьею ген. Потемкина модель эта впоследствии была возвращена полку.
В противоположной стене от входа, ближе к окнам, висела средней величины картина, изображавшая известную сцену, как солдат Семеновского полка, 17-летний Суворов отказывается принять рубль от императрицы Елизаветы Петровны на том основании, что военный регламент запрещает солдату принимать деньги, когда он стоит на часах. Картина эта была подарена полку командиром полка генералом Мином, еще в бытность его полковником.
На стене слева от входа были прибиты мраморные доски со словами государя Николая II, обращенными к полку. Мебель в этом зале были легкие диванчики и стулья красного дерева, обитые зеленым сафьяном.
Этот маленький зал, (маленький и единственный) служил для официальных представлений, или для встречи всеми офицерами in corpore очень высоких особ, не ниже «большого» Вел. Князя. Остальных особ, ниже рангом, кому по уставу полагалось рапортовать, в этом же зале встречал один дежурный по полку.
Из этого зала вели две двери, от входа прямо и налево. Дверь прямо вела в маленькую гостиную, где стояла мягкая мебель и где иногда, на моей памяти довольно редко, играли в карты, в винт или в бридж. Как общее правило, никакие азартные игры в Собрании не допускались. Два окна этой гостиной выходили также на двор.