Моя служба в Старой Гвардии 1905–1917
Шрифт:
Самые ценные для офицера награды были: Георгиевские т. наз. «золотое оружие» и Георгиевский крест. Орден этот, как и Владимир, учрежден был Екатериной II. Солдатские Георгиевские кресты, официально называвшиеся «знаки отличия военного ордена» (четыре степени медали и четыре степени креста, 1-ой степени золотой с бантом) давались сравнительно легко. После боев хорошо действовавшим частям высокое начальство, не ниже штаба армии, давало по пять и по десять на роту. Заработать же офицерского Георгия в младших офицерских чинах, подчеркиваю, в младших, в пехоте, было по настоящему трудно. Все случаи определялись «Георгиевским статутом» и решались «Георгиевской думой», состоявшей из Георгиевских кавалеров средних чинов, редко выше полковника. Для получения креста классическими случаями считалось
К боевым наградам офицеров представлял командир полка, но разрешение представить давалось Штабом армии. Например, за Кржешов (переход австрийской границы) было дано по десяти медалей и крестов на роту и всех офицеров было разрешено представить к «очередной награде». Очередные награды были даны и за Ивангород и за Краков.
По своему усмотрению командир полка мог представлять к «внеочередным наградам». Такой внеочередной наградой являлся главным образом «Владимир IV степени». Это был серьезный и почетный орден, который по настоящему заслужить было не так легко. Командиры представляли к Владимиру тогда, когда не хватало данных для золотого оружия.
В представлениях к Владимиру, как и во всем другом, Ванечка проявлял самое явное лицеприятие. Через четыре месяца войны, весь его многочисленный и бесполезный штаб щеголял с малиновыми крестиками на кителях. Не исключена возможность и того, что получив сам Георгиевское оружие за Кржешов, от которого во время боя он находился в 7 верстах и будучи украшен Георгиевским крестом лично царем на смотру гвардии под Гарволиным в декабре 15 года — в деле боевых наград Ванечке было неловко проявлять требуемые законом строгость и беспристрастие. Как бы то ни было офицеры все это терпели и выносили, пока наконец со своими представлениями он не перешел последних пределов и не выхлопотал орден Владимира с мечами и бантом молодому офицеру, который ни одного дня не был в строю. Офицер этот, подпоручик К., о котором уже было говорено выше, официально состоял начальником обоза 1-го разряда, т. е. — заведывал перевозкой офицерских вещей и офицерского собрания. Он же был и хозяином собрания. Хотя и сын почтенного человека, К. с первых же шагов на войне выявил себя ловчилой самого высокого класса. По собственной охоте он занял при командире полка должность среднюю между метрдотелем, личным секретарем и старшим денщиком.
Чтобы его превосходительство был хорошо устроен на ночлег, чтобы, не приведи Бог, не покусали его блохи и клопы, чтобы был он хорошо и вкусно накормлен, обо всем этом К. пекся с чисто сыновней любовью и заботливостью. Со своей стороны и Ванечка, смолоду ценивший удобства и приятности жизни, был для К. «отца вместо». Не поручусь даже, что наивный Ванечка не принимал все эти услуги как дань самой бескорыстной любви и преданности.
К Молчалину К. офицеры относились пренебрежительно, но все шло сравнительно гладко, пока не налепил он своего Владимира. Это переполнило чашу и против К., а косвенно и против Ванечки, был устроен заговор. Душою заговора был лихой офицер пулеметчик Георгий Бремер. Сговорившись с несколькими товарищами, Бремер послал в Петербург к Фокину (самый лучший магазин офицерских вещей, помещался на Караванной) весьма необыкновенный заказ. Нужно думать, что ни до, ни после, Фокину таких заказов исполнять не приходилось. По подробной инструкции с рисунком, Фокину поручалось изготовить самой лучшей работы орден Владимира, IV степени, но в то место, куда крест на крест вставляются золотые мечи, ему предлагалось вставить, золотые же… нож и вилку.
За такую необычайную работу Фокин запросил полтораста рублей. Заговорщиков это не остановило. На войне у всех денег было много и заказ был подтвержден.
Через месяц Георгий Бремер получил из Петербурга посылку. В посылке вместе с другими вещами, находилась
Торжественное подношение сначала предполагалось произвести за ужином в присутствии всего штаба и самого Ванечки. Но сделать это все же не решились. Поднесли, когда его не было, но с речью и с полной торжественностью. Когда сначала любезно улыбавшийся К. наконец открыл коробку и понял в чем дело, он побледнел, закусил губы и быстро ушел. Через два дня его уже не было в полку. Эттер велел ему дать свидетельство о контузии, он уехал в Петербург и с полкового горизонта пропал навсегда.
Когда сам Ванечка узнал о проделке, он взбеленился. Вызвал Бремера, накричал на него и пригрозил отдать его под суд, за «профанацию императорских орденов». Привести свою угрозу в исполнение Ванечка однако не решился. Бремеров у нас служило четыре брата и к этому времени двое было уже убито. Все они были отличные офицеры, один другого лучше. Отец их, отставной генерал, был также наш старый офицер и однокашник Ванечки, хотя нисколько на него не похожий. А главное на суде не поздоровилось бы и самому Ванечке. Как общее правило, «сор из избы» выносить у нас очень не любили.
Вскоре после этого происшествия, кажется, в июле 15-го года, к общему облегчению сам Ванечка от нас ушел. Был ли он отчислен, или подал рапорт о болезни точно не знаю. Вернее второе, т. к., вне всякой зависимости от своего командира, летом 15-го года полк работал настолько хорошо, что вряд ли мог подать повод для командирского отчисления.
Теперь могут спросить, как такой «разврат» мог быть терпим в старом, хорошем полку, где есть старший полковник и старые офицеры, которые зарвавшегося командира всегда могли унять. Ответ очень простой. Война. Все старые офицеры, с которыми командир должен был бы считаться, через несколько месяцев непрестанных боев или были перебиты, или ушли командовать армейскими полками. К лету 15-го года батальонами командовала молодежь, полковники, которые когда сам Ванечка был Семеновским полковником, гуляли в поручичьих и подпоручичьих чинах. Для него это были мальчишки, мнение которых он в грош не ставил. На войне командир полка был диктатор и самодержец, уже хотя бы потому, что офицеры почти никогда все вместе не собирались. Жили жизнью батальонной, а не полковой.
И все-таки, если бы было у Ванечки побольше сознания своей военной непригодности, из своего трудного положения он мог бы выйти с честью. В истории имеется немало примеров, когда слабые правители брали себе способных помощников и эти помощники прославляли их правление. К сожалению та же история еще чаще говорит нам о слабых правителях, которые сильных и способных людей около себя не выносили. Если бы вместо всего своего «оперативного штаба», который в военном да и в других отношениях стоил недорого, взял бы Ванечка себе в советники только одного офицера, в полку пошла бы музыка не та. Офицер этот был Феодосий Александрович Веселаго. Как бесспорно, самый выдающийся и самый блестящий боевой офицер в полку, Веселаго заслужил, чтобы о нем сказать несколько слов.
Кончил он Пажеский корпус в 1898 году, и как только была объявлена японская война, подал рапорт о переводе в действующую армию. Пошел он не в штаб, а в первый Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска, с которым и проделал всю войну, командуя первой сотней, сначала в чине подъесаула, а потом есаула. Верхнеудинский и Нерчинский казачьи полки составляли украшение отряда ген. Мищенко, одного из немногих генералов, который в ту войну, без всякого очковтирательства, стяжал себе хорошую боевую репутацию.
За японскую войну Веселаго заработал себе все боевые награды от «клюквы» до Владимира IV степени и по единодушному свидетельству всех наших, которые были с ним на войне, держал себя выше всякой похвалы. Когда кончилась война, Веселаго вернулся в наш полк в чине штабс-капитана и стал по списку на свое место. Иначе возвращаться в гвардию было нельзя. В 13-м году он поступил в Военную академию и когда началась германская война, был на 2-м курсе. На войну он вышел командиром 6-ой роты и капитаном с пятилетним старшинством.