Моя Святая Земля

Далин Макс Андреевич

– Не похоже на рай, - заметила Джинера.
– Какой-то поросячий рай, - добавила она, хихикнув.
– Прости дурочку, государь!

– Ты и не дурочка, и не так уж не права, - сказал Эральд.
– Мне порой было нестерпимо тяжело там... и я рад, что вернулся, даже если меня убьют завтра...

– Ну уж нет, - вставил Сэдрик.
– Ни за что. Я их тут разъясню ещё, государь.

– Я верю, дружище, - сказал Эральд.
– Я так, для красного словца... А ещё жаль, что у нас вечно нет времени на что-нибудь простое и славное... Мы с тобой, Джинера, даже не рассмотрели дворец Сердца

Мира толком. Картины, статуи... и поболтать о простых вещах - о нас - вечно некогда.

– И на любовь времени нет?
– улыбнулась Джинера.
– И на дружбу - в обрез? И красота - лишь моментами? Не жалей и не огорчайся, Эральд. У нас с тобой и так больше дружбы и любви, чем у большинства королей во все времена. Поверь мне, я хорошо знаю историю.

– Время ещё будет, - пообещал Эральд, хотя не был уверен на сто процентов. Он думал о Рыжей, железобетонной девочке, дочери государей, внучке и правнучке государей, будущей государыне, ведущей себя, как взрослый политик - о том, где кончается её благодарность, вассальная преданность и королевский долг и начинается девчоночья симпатия, если она есть.

И о том, насколько он достоин Джинеры - не как король Святой Земли, а как человек.

И о том, что сам он ведёт себя, как птенец желторотый, и чувствует примерно так же. А надо срочно взрослеть - может оказаться, что времени на это совсем мало.

***

Эральд впервые осознал, что значит выражение "каменный мешок" в действительности. Камера с глухими стенами, без признака даже крохотного оконца, запертая тяжёлой дверью, окованной ржавым железом. Сырая, затхлая, освещённая тлеющей плошкой, где в жиру чадно коптил фитилёк. Без признака мебели, даже без койки, лишь жуткий соломенный тюфяк в углу и вонючее ведро в другом.

Дамьена, в его кружевах, шелках и бархате, знобило; за несколько суток он состарился лет на десять, зарос нервной щетиной - и его породистое лицо, больное и замученное, выражало отчаяние, ужас и дикую, нестерпимую надежду.

– Я понимаю, что вы мне только снитесь, государь, - пробормотал Дамьен и отвесил церемониальный поклон, от которого у него прихватило спину. Он схватился за поясницу и извиняющимся тоном добавил.
– Искренне надеюсь, что не снюсь вам, ваше прекрасное величество. Мой вид вполне может вас оскорбить.

– Сядьте, мессир Дамьен, - сказал Эральд.
– У вас же радикулит, стоять тяжело...

– Ох, сидеть в присутствии стоящего государя, даже во сне...
– Дамьен грустно улыбнулся и покачал головой.
– Ваше драгоценное величество, я ведь всё понимаю... вы же и приснились мне в виде этакого вестника Божьего, потому что очень уж хочется поплакаться, пожаловаться, оправдаться - но и жаловаться без толку, и оправданий нет, и страх мой, и слабость - никого, кроме жены, быть может, не встревожат... Я бы вам предложил сесть, государь, да некуда. Солома сгнила, невозможно...

– Уютный Дом...

– Да уж, ирония, - Дамьен сделал изящный жест, - ирония вашего прадеда, бесценный государь. "Снаружи этот дом выглядит уютнее, чем внутри", - так он изволил сказать, если не лжёт легенда... Но место жуткое, я по вашим глазам вижу - не ожидали, что настолько. Благой... всё про меня знаете, и всё

равно ужасаетесь моему положению. А может, не всё? Верно, не знаете, что я был на той охоте, знаю, отчего он с коня упал, ваш батюшка... и обо что в действительности голову разбил... и мёртвого младенца доставал, через своих людей... якобы вас, государь. Да, я-то был умнее Бриана, умнее и осторожнее, я ему хорошие советы давал - я бы ему не посоветовал связываться с адом, но и эту связь сумел использовать, чего уж, сумел... Я мог бы очень славно жить и в аду...

– Мессир, - тихо спросил Эральд, - а зачем вы мне это говорите?

– Хочу посмотреть, как вы придёте в ярость, прекрасный государь, - ответил Дамьен с нервной полуулыбкой.
– И убедиться, что благих не бывает. Во всяком случае, таких, как в легендах. Ваш батюшка был... ах, что ж, благим он был - но не из легенд, и не отворачивался, когда при нём казнили... А вы?

– А я не буду убивать. Не буду сам, не позволю от своего имени. Кто убивает - становится убийцей, каков бы ни был его мотив. А когда казнят именем Святой Земли, делают убийцей целую страну. Хватит. Достаточно.

И тут Дамьен, похоже, испугался. Он даже перестал слегка подыгрывать в светского господина. Скривил губы:

– Помилуете? Благой государь, милосердие Божие...

– Нет, - сказал Эральд еле слышно.
– Вас - нет. Хотя мне жаль вас сейчас, я чувствую, как вам холодно, как у вас нестерпимо болит спина и кости ломит - но не получится у меня всё забыть и всё вернуть на прежние места. Вам было слишком хорошо, когда Святой Земле было слишком плохо - и именно из-за того, что стране было плохо. И у меня нет права вас прощать.

– Как же тогда?
– проговорил Дамьен почти глумливо, и сам ужаснулся собственного тона.
– Прошу прощения нижайше, противоречить сами себе изволите, прекрасный государь.

– Нет, - сказал Эральд.
– Я предполагал, что вы проведёте остаток дней в каменоломнях или на строительстве зданий, как те несчастные, у которых ваши люди вымогали деньги для вас - для вас, а не для казны, правда? И это было бы совершенно честно.

– Но это же меня убьёт, добрейший государь!
– взмолился Дамьен.
– Это куда жесточе, чем эшафот, я уже стар, у меня больная спина - о, Господи, а ведь ещё и дознание впереди, ведь дознание, ваше величество! Пытки - хуже казни, я бы отдал всё и так - ну, пожил, что там, проиграл - и отдал бы - но ведь мне не поверят, пока не переломают кости!

– А разве, предлагая ссылать в каменоломни тех, кто не мог с вами расплатиться, вы справлялись об их возрасте, мессир? Или об их здоровье? Думаете, это никого из них не убило?

– О, Боже! Но они же - простолюдины, с лошадиными хребтами, их удел - тяжёлая работа, не всё ли равно... Погодите!
– Дамьен, заметив движение Эральда к двери, тяжело бухнулся на колени и скривился от боли.
– Погодите, умоляю вас, государь! Я бы всё вернул, клянусь! Около полутора миллионов золотом, это фактически годовой доход, чистыми деньгами, плюс кое-что по мелочи... Холан брал с тех, на кого его люди писали доносы, вкладывал в банк Урстена и земли, а прокурор Шодар делил с ним конфискованное... Я покажу сам - лишь бы не пытки...