Моя вечная жизнь
Шрифт:
– Я все больше узнаю о тебе, Даниэль! – прошептала я, не открывая глаза.
Под веками плавали цветные пятна – они были лиловые, как лавандовые поля. Я узнала местность, которая мне приснилась: с юга Средиземное море, с востока Альпы, с запада – Рона… Это был Прованс, но какой эпохи?
Хотя Прованс – это ведь сказка вне времени. Здесь, на замшелых, еще римских времен, руинах и сегодня можно увидеть живого менестреля. Я как-то видела такого – он сидел, баюкая на джинсовом колене гитару, и сам себе играл что-то дивное, тревожное, живое и вечное,
В Провансе их надо есть обязательно! Моллюсков, крабов и рыбу – морского черта, окуня, солнечника, зубатку и барабульку. Сушеную треску, приготовленную в томатном соусе. Уху в чесночном соусе – бурриду. И, конечно, буйабес! Самое известное местное блюдо, весьма недешевое из-за дороговизны необходимого для приготовления набора рыбы и морепродуктов – их нужно около десяти наименований. Плюс лук, чеснок, помидоры, шафран, фенхель, апельсиновая цедра и местные травы – еще один список длиной в шесть локтей.
Я покрепче зажмурилась и дополнила красивый сон Даниэля своими собственными впечатлениями, гораздо более прозаическими, но такими вкусными!
Вот я заглядываю в свою тарелку и вижу в ней солнце. Оно плавает в густом ароматном бульоне, добавляя цвета желто-синей глазури традиционной провансальской керамики. Буйабес наварист, но рыба из него подана на отдельном блюде. В принципе, ее можно вовсе не есть. Есть надо собственно суп и толстые ломти подсушенного хлеба, густо намазанного майонезом с чесноком и красным перцем. Притопленная в бульоне и посыпанная тертым белым сыром горбушка образует в тарелке подобие острова – гору с заснеженной вершиной. Это живописно, как все в Провансе. Не случайно ведь именно здесь родились завораживающие игрой света и красок картины Сезанна, Ван Гога, Гогена, Пикассо!
А рынки Прованса? Это не просто торговые точки, а жизненные узлы, энергетические центры! Такие эффектные – и такие разные!
Старинный цветочный базар Кур-Салейя в Ницце поутру не умещается в границах бульвара и выплескивается радужными пятнами на соседние улочки.
Богатые рыбные ряды в Антибе с двух сторон стиснуты каменными стенами узких домов, и трудно понять, откуда открывается лучший вид на серебряно-золотые россыпи морских сокровищ – от украшенного круглыми часами арочного проема в крепостной стене или с волнистых ступеней старинного собора.
А рынок в Арле совершенно ошеломляет звуками, запахами и вкусами: «О-ла-ла! Бонжур, мадам! Уи, мсье! Сосижье ля шеваль? Кот-дю-Прованс, Кот-дю-Рон, уи?»
И в ответ со стоном: Уи! Все – уи! Да! И шкворчащую, с лопнувшей припекшейся кожицей конскую колбасу, и бело-голубой сыр с непереносимым запахом и восхитительным вкусом, и десять сортов маслин, мы все попробуем! И хотя бы пригубим, если не сможем выпить, ароматные вина из долины Роны. И самым добросовестным образом понюхаем душистые травы и приправы – эстрагон, петрушку, кервель, базилик, майоран, чабрец, кориандр, можжевельник, тмин,
Я почувствовала, что сквозь ресницы просачиваются слезы. На рынке в Антибе, на Лазурном берегу – южной границе Прованса – я была вместе с Даниэлем. Как грустно, что его уже нет. Как жаль, что нельзя оживить прошлое! Но надо выбирать: или прошлое – или будущее. Даже вечной жизни не хватит на все разом.
Я склонна думать, что тот, кто хочет быть бессмертным и вечно молодым, просто вынужден периодически обнулять счетчик, иначе непосильный груз прошлого станет якорем, не позволяющим продолжать движение.
Так, может быть, это и есть плата за бессмертие – непреходящая боль от бесконечных потерь?
Никогда не виданный мною наяву рыжий конь по имени Кадис вновь печально заржал… и наконец до меня дошло, что я слышу не конское ржание, а скрежет металла!
Я поспешно открыла глаза и обнаружила, что в подвале стало светлее. Яркий желтый луч обшаривал помещение, как пограничный прожектор. Сверху посыпалась пыль, послышался скрип: кто-то спускался по лестнице, спотыкаясь на неровностях. Я услышала тихое ругательство и узнала голос Марика, который встревоженно произнес:
– Осторожно, перила совсем сгнили и шатаются!
С какой стати он разговаривает сам с собой, я не подумала – некогда было. Ступеньки проскрипели целую музыкальную гамму в миноре до нижней ноты, я глубоко вдохнула и выскочила из засады с палицей наизготовку.
Мне показалось, что Марик стал немного меньше ростом, но и этому обстоятельству я не придала значения, торопясь нанести превентивный удар. Покалечить парня я не боялась, потому как моя боевая перильная балясина была трухлявой, так что врезала я ему как следует, от души!
Источенная жучками и временем деревяшка развалилась на куски, а мужчина не столько испуганно, сколько изумленно ахнул и пошатнулся. Я не проявила благородства, толкнула его двумя руками в грудь, и он упал на пятую точку, произведя при приземлении неожиданный и пугающий трескучий грохот.
Кто не слышал, с каким звуком сминается в лепешку пустая пластиковая бутыль, тот ничего не знает о впечатляющих шумовых эффектах!
– А ты думал, что я встречу тебя объятиями и поцелуями? – скрестив руки а-ля Наполеон Бонапарт, язвительно спросила я поверженного противника.
– Я надеялся, – признался он, вытянув из-под себя раздавленную бутылку. – Это что такое?
– Ой! – сказала я, разом потеряв кураж.
Это был не Марик, а Павел!
– Чем это ты меня? – беззлобно поинтересовался он, стряхивая с рукава коричневую труху.
– Обломком деревянного зодчества, – виновато ответила я. – Точеный столбик лестничных перил, натуральный дуб, ручная работа шестнадцатого века…
– Я польщен, – Павел встал, отряхнул штаны и тут же полез ко мне обниматься и целоваться.