Моя возлюбленная сакура
Шрифт:
– Во мне же ничего такого особенного! Ты обо мне слишком высокого мнения. Нас таких пруд пруди, и красавицей меня не назовешь, вкуса нет, характер как у сварливого дядьки, и вспыльчивая я и…
– Но ты мне такая очень нравишься.
У Мисаки аж дыхание перехватило.
– Каждый раз, когда смотрел, как ты меня стрижешь, думал: что же я делаю со своей жизнью? Фотографию забросил, живу без цели – стыдно. И мне хотелось так же, как ты. Посвятить себя любимой работе.
Девушка не знала, что на такое сказать,
– Но теперь-то ты тоже стараешься на работе? – преувеличенно бодро спросила Мисаки. Однако Харуто ничего не ответил, и о чем он там думал себе под платком – девушка понятия не имела.
«Как же неловко. Скажи что-нибудь!»
И тут он пробормотал:
– Благодаря тому, что влюбился в тебя. – У него дрожал голос. Дрожали пальцы. Казалось, в это признание, от которого сердце Мисаки дрогнуло, он вложил всю душу. – Я так счастлив, что в тебя влюбился.
Теплая вода омывала чуть огрубевшие руки Мисаки. Больше они ничего не говорили. В салоне только с эхом журчала вода. Девушка затаила дыхание, лишь бы не проронить ни звука. Ей казалось, что если она откроет рот, то Харуто услышит стук ее сердца.
«Надо что-нибудь ответить…»
Но что? Ох, беда. Мисаки совершенно растерялась. «Спасибо»? Слишком просто. «Я так смущена»? Тоже что-то не то. «Как я рада»? Но это все равно что признаться в ответ…
– Прости-прости-прости-прости-прости! – вдруг затараторил как пулемет Харуто, так что девушка вздрогнула.
– За что?
– Да я представляю, как тебе противно! Что-то я под платком совсем осмелел и столько всего наговорил! Простите, пожалуйста! Отпугнул, да?!
– Да нет, я…
– Так и знал! Ну а что я хотел? Нашелся тоже, огрызок героя-любовника! Наверняка вы решили, что в мусорке мне самое место, да? Простите! Умоляю, забудьте! Очень прошу прощения!
Харуто заерзал прямо с намыленными волосами и отвернулся. Уши у него пылали, как будто их раскалили докрасна.
«И вовсе необязательно настолько себя распекать», – подумала Мисаки, глядя на эти телодвижения, и невольно захихикала.
Даже когда они закончили стричься и вышли из парикмахерской, Харуто, кажется, не до конца пришел в себя и почти ничего не говорил.
Дождь практически закончился, и в лужах рассеянно отражалась луна. Ловко их перепрыгивая, молодой человек шел немного впереди. А Мисаки все думала о его словах. И немного улыбалась.
Они добрались до станции и молча миновали турникеты.
– Мне на линию Кэйо.
– А мне на Одакю.
– Тогда до свидания?
– Спасибо большое за ужин.
– Это вам спасибо, – поблагодарил он, проводя рукой по свежей стрижке.
– До свидания! – Мисаки махнула рукой.
–
Харуто неохотно зашагал прочь. Мисаки глядела ему вслед. Ну, вот и все… И вдруг она крикнула:
– Слушай!
Молодой человек обернулся. Мисаки, повесив голову, нервно перебирала руками ремень сумочки. А затем промолвила тихо-тихо, так, что ее голос чуть не заглушил приближающийся поезд:
– Я еще подумаю, ладно?
– То есть?
– О том, что ты сказал. – Мисаки вскинула подбородок. – Мне надо подумать над твоими словами. Хорошо?
У Харуто от удивления глаза стали как блюдца и открылся рот.
– То есть…
– Ой, все, поезд идет!
И Мисаки ретировалась вниз по ступенькам эскалатора. Вслед ей Харуто крикнул:
– Я буду ждать!
Она колебалась, стоит ли оборачиваться. Харуто наверняка провожал ее взглядом. В конце концов засмущалась и не обернулась. Не хотела, чтобы он увидел, как она улыбается.
Когда девушка вернулась в «Ариакэ-я», Такаси как раз жарил куриные шашлычки. Он заметил:
– Ты что-то поздно. Чем занималась?
Но мысли Мисаки витали слишком далеко, чтобы ответить что-то внятное. В голове крутились, будто хомячок в колесе, только слова Харуто.
– Мне в любви признавались…
Такаси, ошарашенный такими новостями, воскликнул:
– Тот самый, фотограф?!
Завсегдатаи наперебой отчаянно загалдели:
– Мисаки, деточка, не дай себя одурачить!
Но девушка не обратила на дядек никакого внимания и ушла на второй этаж. Ей казалось, что она не идет, а плывет по воздуху – и в итоге Мисаки споткнулась и растянулась на полу.
На следующий день девушка проснулась с температурой.
А ведь Мисаки всегда гордилась здоровьем…
«Все из-за него!» – с обидой заключила она, припомнив лицо Харуто. Наговорил ей всякого – вот она и переволновалась.
Когда градусник показал 37,8 °C, Мисаки горестно вздохнула. К ней на сегодня уже записались клиенты, поэтому пришлось выпить противопростудное и идти на работу.
В салоне она полностью погрузилась в стрижки и совершенно забыла про недомогание. Однако в перерывах между клиентами накатывала слабость, и девушка совершенно раскисала в комнате отдыха.
С уборкой вместо нее вызвался помочь один из старших коллег, так что домой Мисаки в этот день вернулась пораньше. Накупила в супермаркете у станции побольше энергетиков, проглотила дзосуй [19]
19
Японский рисовый суп. Чуть тяжелее рисовой каши (окаю), которую традиционно дают больным, чтобы напитать ослабленный организм.
Конец ознакомительного фрагмента.