Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938
Шрифт:
Когда я вместе с посыльным ехала в посольство, я видела, что улицы заполнены солдатами, а город патрулируют грузовики с установленными на них пулеметами. Гражданскому населению не разрешалось слоняться без дела или даже собираться группами по два-три человека. Позже я узнала, что с целью избежать демонстраций протеста вся процедура выдворения должна была проводиться так быстро и скрытно, чтобы даже руководители социалистического и рабочего движения не знали, что она проводится.
В российском посольстве царила суматоха. Среди тридцати – сорока русских, которые были вызваны туда, были женщины и дети, совершенно сбитые с толку внезапным поворотом событий. Французская пропагандистская миссия помещалась в соседнем здании, и большая группа французских офицеров,
Для нашего багажа правительство прислало грузовики, сопровождаемые конными солдатами, а нам было приказано идти на вокзал пешком. Когда мы тронулись, французы хлынули вперед и начали выкрикивать оскорбления и плевать в меня, а какие-то женщины пытались наносить мне удары кулаками или зонтиками. Боясь за детей, которые находились среди нас, я отделилась от других русских и встала лицом к ним.
– Да, это я, Анжелика Балабанова, – заявила я. – Чего вы хотите?
Я не знаю, что случилось потом. В столпотворении, с криками людей, с цокотом копыт лошадей, я потеряла сознание.
Когда я открыла глаза, то обнаружила, что нахожусь у вокзала, куда меня, вытащив из буйной толпы, принесли четыре кавалериста. Рана на руке сильно кровоточила, но, когда я попросила одного из солдат принести мне бинт из близлежащей аптеки, его командир отказался отпустить его туда.
Подойдя ко мне, полулежащей на скамейке, офицер сообщил, что меня должны отвести внутрь здания вокзала, где дожидаются другие большевики.
– Если вы посмеете двинуться, пока вас не вызовут, – заметил он, – солдаты будут стрелять.
Вскоре после этого меня погрузили в одну из машин, в каждой из которых помимо военного шофера сидел вооруженный до зубов солдат. Нас предупредили, чтобы мы не заговаривали с солдатами, которые были франкоговорящими швейцарцами и поэтому, вполне вероятно, просоюзнически настроенными. Офицер, который руководил всей операцией, обращался с нами, как с шайкой проходимцев. Он отказался сообщить нам, куда мы едем или когда мы остановимся.
Только один раз во время поездки нам было позволено выйти из машин под конвоем и купить еды в кондитерской.
Когда мы прибыли на границу с Германией, где мы должны были сесть в поезд, чтобы пересечь ее, нас передали властям, которые приняли нас с величайшей подозрительностью и поставили в известность, что нам, вероятно, придется остаться в городе на несколько дней, в течение которых мы будем находиться под официальным арестом. Некоторым сотрудникам посольства и мне было сказано, что мы можем поехать под конвоем в гостиницу, но я предпочла остаться с большинством людей, которые были вынуждены спать на кучах соломы на полу в местной школе. Мы не получили никаких документов, и нам не было разрешено писать записки.
Наше выдворение из Берна произошло в день, когда было заключено перемирие. Революция в Германии уже достигла стадии русской революции в начале правления Керенского. Были сформированы советы рабочих и солдат, но, если в России в них преобладали левые элементы, эти не носили революционного характера. Еще за день до перемирия – это я узнала позднее – Фридрих Эберт, самый консервативный из руководителей профсоюзов среди правых социал-демократов, был избран председателем Совета народных комиссаров собранием рабочих и солдатских советов в Берлине. Это собрание отказалось выслушать Либкнехта и других левых вождей и включить их в состав кандидатов. Монархия была свергнута, страна находилась в состоянии беспорядка и хаоса, население было измучено и лишено надежд. Власть перешла в руки вождей рабочего класса Германии, которые не знали, что с ней делать. Воспитанные в традициях постепенности в социальных преобразованиях, они стремились лишь восстановить целостность
Будучи отрезанными от вестей из внешнего мира на протяжении тех четырех-пяти дней в Германии, мы ничего об этом не знали. Но мы обнаружили, что председателем местного рабочего совета является старый социал-демократ, и я попросила разрешить мне поговорить с ним. Я увидела, что он смущен и относится к нам с подозрением (разве мы не были высланы из Швейцарии как опасные большевики?). Он разрывался между побуждением принять нас как товарищей и необходимостью относиться к нам как к проходимцам. Когда он выяснил, что я являюсь другом Хьюго Хаасе и Клары Цеткин – а я попросила разрешения послать им телеграммы, – его подозрения несколько улеглись. Он сообщил мне, что нас должны отправить из Германии на следующий день, но он не мог сказать нам, по какому маршруту. Наш поезд должны были охранять немецкие солдаты до польской границы.
Когда мы выехали из Германии, я снова погрузилась в подавленное состояние, в котором я покидала Берлин несколько недель назад. Старая деспотическая военная бюрократия была уничтожена, и в этом смысле страдания Германии были не напрасны. Но это уничтожение не принесло с собой чувство освобождения, не было воодушевления, необходимого для постройки чего-то нового на ее месте. Немецкие рабочие и их вожди чувствовали себя побежденными, одержав победу над своими собственными угнетателями.
В то время я вспомнила блестящий критический разбор немецкой социал-демократии, который написала Роза Люксембург в тюрьме в 1914 году после своего ареста за антивоенную деятельность. Этот памфлет был подписан псевдонимом Юниус и подтверждал пророчества, которые она делала – и я их слышала – на съезде в Ганновере за много лет до этого, когда она вступила в блестящую полемику с немецким ревизионистом Эдвардом Бернштейном. Уже тогда она предвидела развитие того пагубного оппортунизма, которому было суждено завершиться трагедиями послевоенных лет. В январе 1919 года во время революционных волнений в Берлине она и Карл Либкнехт стали самыми известными жертвами этих трагедий. Розу Люксембург, которая тогда была хрупкой пожилой женщиной, до смерти забили пьяные офицеры, а ее изувеченное тело бросили в реку. Чтобы сделать свою победу более символичной, эти предшественники гитлеризма, убившие ее и Либкнехта, пили пиво из ее туфли во время последовавшей за этим оргии.
На российской границе, где нас должны были пересадить в советский поезд, присланный за нами, мы узнали, что только что приехал Иоффе вместе со своими сотрудниками. Российское посольство вместе с десятком его «опытных пропагандистов» было выслано из Германии за нарушение положения Брест-Литовского договора о невмешательстве. Немцы, разумеется, с самого начала подозревали русских в финансировании немецких революционеров. В конце концов они заполучили один из ящиков российских курьеров, которые пользовались дипломатической неприкосновенностью. Ящик был «случайно» вскрыт носильщиком. Он был заполнен революционными воззваниями к немецким рабочим.
Глава 16
Зная, насколько безнадежна в Москве ситуация с жильем, я предвидела трудности в поисках крова. Поэтому я была удивлена, когда на подъезде к Москве в мое купе вошел представитель ведомства иностранных дел и спросил меня, предпочитаю ли я остановиться на частной квартире или в гостинице.
– Пожалуйста, не делайте ничего специально для меня, – сказала я ему. – Я буду жить, как все.
Он сказал мне, что Иоффе с его сотрудниками и делегацию из Швейцарии должны отвезти в два частных дома, и предложил мне поехать с ними.