Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен
Шрифт:
Он бросил на неё взгляд, полный язвительного сарказма:
— Нет, конечно, не обязана. Особенно после того, как бросила меня, нашего сына и, вообще, всю свою «семейную» жизнь!
Пип… пип… пип…
Каору скрестила руки на груди, безупречный маникюр впился в ладони, но ничего не ответила.
Кобаяси Изаму, стоявший у кровати Казумы, поднял голову. Лицо, испещрённое морщинами, оставалось спокойным, но в чёрных глазах мелькнула тень раздражения.
— Дзюмпей, ты знаешь,
Дзюмпей метнул на него взгляд.
— Изаму-сан, при всём уважении, но я здесь не за этим. Я пришёл за своим сыном.
Каору мгновенно вскинула подбородок:
— Он остаётся здесь.
— Здесь? — Дзюмпей невесело усмехнулся, обводя взглядом роскошную комнату. — В этой… кукольной империи? Думаешь, он очнётся и скажет тебе спасибо?
Изаму сделал шаг вперёд, трость глухо стукнула по полу. В этом звуке явно слышалось предупреждение.
— Хватит, Дзюмпей. Я не собираюсь повторять дважды.
Дзюмпей скрипнул зубами, но сдержался.
— Я не доверяю ей, — он кивнул в сторону Каору. — Она уже однажды оставила Казуму. Что ей помешает сделать это снова?
Каору, не отводя взгляда, холодно парировала:
— Я не собираюсь повторять свои ошибки.
Дзюмпей фыркнул, разбрызгивая капли дождя с волос:
— О, теперь ты говоришь об ошибках? Как удобно.
Изаму жестом прервал их спор. Устало перевёл взгляд на своего зятя.
— Казума остаётся здесь. Ему необходим покой и лучший уход, который я могу обеспечить. Ты, Дзюмпей, можешь вернуться к своей жизни и не вмешиваться.
— С этим я не соглашусь, Изаму-сан, — Дзюмпей упрямо бурил его взглядом. В голосе зазвучала сталь. — Казума — мой сын. Я имею полное право забрать его.
Каору окинула Дзюмпея презрительным взглядом:
— Ты бросил его на самотёк, когда он был восьмилетним ребёнком, а теперь вдруг решил включить отца года?
— Не тебе говорить о родительских правах, Каору, — огрызнулся Дзюмпей, его глаза опасно сверкнули в приглушённом свете палаты.
Пип… пип… пип…
Изаму поднял руку, и их голоса стихли, точь кто-то нажал кнопку «пауза» на мелодраме, которую видел уже множество раз. Его спокойствие, на этот раз, было почти угрожающим.
— Ты считаешь, что можешь позаботиться о нём лучше, чем я? А, Дзюмпей? — спросил он, тихо, но каждое слово звенело в воздухе.
— Уверен в этом, — твёрдо ответил Дзюмпей, делая шаг вперёд. Капли дождя с его плаща падали на татами, но сейчас никто не обращал на это внимания. — Ты можешь быть каким угодно великим бизнесменом, Изаму-сан, но ты не понимаешь, каково быть рядом с сыном, который видит мир совсем иначе. Ты не сможешь понять Казуму. Никогда.
Каору хмыкнула:
— Какая трогательная речь. Только вот ты забываешь, что Казума сейчас беспомощен. Твои
Дзюмпей шагнул к ней, сокращая дистанцию. Его взгляд буквально прожигал бывшую жену насквозь:
— Если думаешь, что я позволю вам двоим распоряжаться жизнью моего сына, то сильно ошибаешься.
Изаму поднял трость и спокойно стукнул ею по полу.
— Хватит, — его голос звучал негромко, но властно. — Никто из вас сейчас не принимает решения.
Каору фыркнула, не отводя взгляд от бывшего мужа:
— Смешно слышать такие слова от человека, который забыл о собственном ребёнке на десятилетие.
Дзюмпей яростно взглянул на неё:
— Ты — последняя, кто имеет право что-то говорить.
Изаму в очередной раз поднял руку, заставляя всех замолчать, но напряжение в комнате только росло.
— Дзюмпей, — в голосе старика звучала усталость. — Ты живёшь в своём мире иллюзий, где можешь понять Казуму. Но это заблуждение. Ты слишком давно упустил его, чтобы сейчас начинать что-то менять.
— Ты тоже его не понимаешь, — отрезал Дзюмпей. — Он другой. А ты видишь в нём только продолжение своей линии, а не живого человека.
Пип… пип… пип…
Каору открыла рот, чтобы ответить, но вдруг…
— … Кто вы?
Этот хриплый, едва различимый голос заставил всех троих замереть. Время словно остановилось.
Взгляды одновременно обратились к кровати.
Казума лежал, прищурившись от яркого света лампы. Лицо бледное, растеряное. Глаза смотрели на окружающих с полным непониманием.
— Где я…? — прохрипел он, словно только что вынырнул из чёрного водоворота.
Дзюмпей первым шагнул к сыну, лицо приняло мягкое, отцовское выражение, что с ним случалось крайне редко.
— Казума… это я. Твой отец, Дзюмпей, — его обычно резкий голос стал тихим и осторожным.
Казума слегка нахмурился, больной взгляд скользнул по лицу мужчины перед ним.
— Отец? — он моргнул, пытаясь осознать услышанное. — Но… я не помню тебя…
И замолчал, будто наткнувшись на стеклянную стену. Его взгляд метнулся к Каору, затем к Изаму, но в глазах читалась только растерянность.
— Кто вы все? — голос дрогнул, в нём полная растерянность.
Каору сделала полшага вперёд, но Изаму остановил её жестом. Его старческое лицо оставалось бесстрастным, но в глазах промелькнуло что-то, похожее на тревогу — эмоция, которую не видели в этих стенах уже много лет.
— Мы твоя семья, Казума, — сказал Дзюмпей, опускаясь на стул у изголовья кровати.
— Семья? — Казума с трудом выдавил из себя это слово, словно пробовал его на вкус впервые. — Я… не помню вас.
— И меня? Ты не помнишь меня? — переспросил Дзюмпей мягче, хотя лицо окаменело. Он подался вперёд, вглядываясь в глаза сына, пытаясь найти в них хоть каплю узнавания.