Моя жизнь (Художник В. Садков)
Шрифт:
Он стал перелистывать толстый том приходо-расходной книги, указывая на расходы, которые он записывал на мой счет, начиная со дня моего рождения. Вся сумма исчислялась в размере 537 долларов 50 центов.
— До сих пор, — сказал отец приподнятым тоном, взволнованный своей добродетелью, — я не насчитывал процентов. Но с сегодняшнего дня я буду причислять шесть процентов в год. Это я считаю необходимым не только для того, чтобы соблюдать свои интересы, но также для того, чтобы ты стал понимать свои обязанности как взрослый человек.
Я
«О тяжкая минута жизни! Двадцать один год, а в жизни еще ничего не достигнуто! Ни гроша денег в кармане. Никаких перспектив. Ничего, кроме огромного долга».
Чтобы хорошенько обдумать свое положение и решить, что делать, я отправился в далекую прогулку. Прошел несколько миль, и угнетенное состояние исчезло.
«Конечно, отец прав. Я обязан ему платить долг и должен сам бороться за свое существование».
С этими мыслями я отправился в город, чтобы найти себе работу. В художественной мастерской Рольф Смит и Ко мне предложили нарисовать двенадцать поздравительных карточек к рождественским праздникам и обещали уплатить по пяти долларов за штуку. Для меня это была баснословно высокая цена.
В течение недели заказ был выполнен, карточки доставлены, и я тут же получил все свои шестьдесят долларов.
Никогда еще я не держал столько денег в руках. Признаться, мне было немного совестно взять такую дорогую плату за двенадцать ничтожных набросков.
Я поспешил уйти из мастерской, опасаясь, чтобы директор не передумал и не отобрал у меня половину денег.
Птицы окрестностей Торонто были темой всех моих открыток. Это была первая любимая работа, которая принесла мне доход.
Мой первый порыв был — отдать отцу всю сумму целиком. Немного погодя я решил уплатить ему 37 долларов 50 центов. Окончательное решение было — не платить ему ничего. Он достаточно ясно дал мне понять, что мне надо уходить из родительского дома, а поскольку я теперь предоставлен самому себе, мне нужны деньги.
У моего брата Артура была ферма в Манитобе. Я решил поехать к нему. Это обещало мне жизнь среди приволья природы, здоровье, возможность наблюдать и изучать птиц — все, к чему я так стремился.
По моим расчета, шестидесяти долларов было достаточно, чтобы уплатить за проезд и прожить первое время, пока я найду работу.
Брат писал, что всякого рода скот покупается нарасхват в Манитобе, и советовал вложить деньги в это дело.
О покупке скота мне нечего было и мечтать, но приобрести некоторое количество кур и других птиц было в пределах моих возможностей. Итак, я истратил тридцать долларов на покупку домашней птицы и двадцать пять долларов на билет. Мне удалось заработать еще пятнадцать долларов — я нарисовал льва для торговой марки одной фирмы.
Таким образом, на руках у меня осталось двадцать долларов. С ними я отправился в дальний путь.
Прощай, родной дом!
Глава XI
НА
Итак, я покинул Торонто и поехал на Запад — чудесный, манящий Запад. Со мной был товарищ, Вильям Броди, мой сверстник. Мы сели на фермерский поезд, в единственный плохонький пассажирский вагон; остальные одиннадцать вагонов были предназначены для перевозки скота. Я договорился с проводником относительно моих кур. Согласно расчету с кубического фута, мне надо было оплатить десять долларов, но он поставил мне в счет и место, оставленное для прохода; таким образом, перевозка домашней птицы в Манитобу мне обошлось в пятнадцать долларов.
До Виннипега поезд обычно шел три дня, и мы были немало озадачены, когда кондуктор объявил, что в лучшем случае мы прибудем туда через пять дней.
Все мое богатство состояло в моей молодости, в моих курах, индюках и гусях, в запасе провизии на пять дней и двадцати долларах денег, из которых пятнадцать я должен был отдать проводнику. Но я был полон энергии, надежд, жажды жизни — жизни во всей ее полноте.
Через два дня мы прибыли в Чикаго.
Когда мы остановились в Сент-Пауле, на третий день нашего путешествия, яркие весенние дни вдруг сменились холодом и метелью.
Два дня мы простояли в Сент-Пауле. Местные газеты были переполнены сообщениями об ужасных снежных буранах, бушевавших над равнинами Дакоты.
С нашими билетами мы могли бы пересесть на любой поезд, но я, как и большинство пассажиров, фермеров, не мог этого сделать, так как все мы были связаны заботой о скоте и птице, которых везли с собой.
Товарищу я сказал:
— Поезжай с ближайшим экспрессом, а я останусь здесь со своими птицами.
Забрав свою долю продуктов, он покинул меня. Вместе с ним пересели на другой поезд и все женщины.
Между тем взволнованные фермеры то и дело устраивали собрания, совещались, не зная, как быть. Скот голодал и погибал в тяжелых условиях пути.
Негодование росло, и начальник станции наконец заявил:
— Я сделаю, все, что могу, чтобы помочь вам. Но все пути занесены сугробами. У меня нет мощного паровоза.
Он выбрал лучший из тех, что у него были. Эта была старая, изношенная машина, отжившая свой век. Она медленно отволокла наш поезд на десять миль от Сент-Пауля и потом стала.
А снег все падал, падал и падал.
На наше счастье, мы стояли на главной магистрали, по которой ходил экспресс. Это обстоятельство немного успокаивало: так или иначе, но нас должны будут сдвинуть с пути.
Через три часа томительного ожидания к нам пришел железнодорожный агент и предложил взять лопаты, чтобы очистить путь.
Это был тяжелый и неблагодарный труд. Едва успевали мы отбросить снег, как снова вырастал сугроб. Но мы упорно продолжали работать, пока наконец аварийный паровоз не подошел к нам с севера и не взял наш состав на буксир.