Моя жизнь и мои успехи
Шрифт:
Я уже упоминал иронию Рины по ад¬ресу моих чрезмерно горячих поклонниц. В 1956 году в Лос-Анджелесе на ее долю действительно выпало испытание. После одного из спектаклей, на банкете, ко мне приблизилась весьма привле¬кательная женщина, как оказалось, тридцати с лишним лет, из Техаса, владелица нефтяных скважин в Калифорнии. Она заговорила со мной об оперной музыке, стала расспрашивать о карь¬ере, словом, точно так же, как это делали все, кто стремился завязать дружбу. Празднество бы-ло устроено с поистине голливудским размахом, Я только что спел “Андре Шенье” в зале “Шрайн аудиториум”, и поздравить меня пришли многие знаменитости тех лет, например Джанет Гейнор, великая инженю довоенного экрана, а также Кларк Гейбл. Моя рыжеволосая миллиардерша с безукоризненной косметикой на лице и нежней¬шими чертами принялась шутливо кокетничать со мной. Она подцепляла
Все ограничилось креветками, и я совершен¬но забыл про это. Однако несколько дней спус¬тя, когда я пешком направлялся по Уилшир-Бул-вар с его самыми роскошными в мире магазина¬ми, из гостиницы в соседний кинотеатр (кино очень полезно, так как вынужденное молчание бережет голос), ко мне подкатил “кадиллак” с открытым верхом. За рулем сидела та саман ры¬жеволосая красавица из Техаса. Она пригласила меня “прокатиться” по голливудским холмам. И мы с ней сначала проехались, а потом сидели в каком-то баре, много шутили. Солнце, коктейль в высоком стакане, теплый южно-калифорний¬ский ветер, ее духи из каких-то субтропических растений - все это разгорячило меня. Возник небольшой флирт. Затем миллиардерша отвезла меня обратно в отель.
Само собой подразумевалось, что дело на гом и кончится. Но, к моему большому удивле¬нию и смущению, моя жена получила письмо. Оно было совершенно деловым по постановке вопро¬са и языку, и речь в нем действительно шла о сделке. Только предметом сделки был я. В сво¬ем письме техаска сообщала моей жене, что на¬мерена купить меня у нее! В простых и вежли¬вых выражениях она просила жену согласиться на развод, который я у нее попрошу, и прилага¬ла к письму банковский чек. Предполагалось, что Рина сама назначит цену. Разумеется, мы дол¬го хохотали. Напрасно я старался выпытать у же¬ны, во сколько она меня оценивает. “Уймись, Ма-рио, — отвечала Рина.— Дождешься, что я тебя действительно продам!”
Куда менее приятными оказались два эпизода с полицией. Первый произошел в Далласе, куда я отправился петь “Аиду”.
На следующее утро после премьеры, в черном в полоску костю¬ме и широкой соломенной шляпе, я выходил из купе специального поезда, арендованного для проживания и перевозки труппы театра “Мет¬рополитен”, включая хор и оркестр, когда меня остановил некто в штатском, предъявив удосто¬верение ФБР.
Я выразил недоумение и спросил, что ему надо. В ответ человек приказал проследовать с ним в ближайший полицейский участок. Я запро¬тестовал, требуя объяснений. Тут, к счастью, по¬доспели тенор Курт Баум и маэстро Клева, но полицейский был неумолим. Баум с Клевой напрасно растолковывали ему, что я известный итальянский оперный певец. Агент утверждал, что я как две капли воды похож на какого-то преступника “в розыске”. Его подозрение, ко¬нечно, вызвал мой странный облик. Кто, по его мнению, если не гангстер-мафиозо, мог раз¬гуливать по вокзалу в полосатом костюме и широкополой соломенной шляпе? Как можно было не признать его правоту?
Чего только не потребовалось, дабы убедить его. Баум и Клева лично ходили за моим паспор¬том, предъявляли свои документы, объясняли, что поезд специально арендован нью-йоркским театром “Метрополитен-Опера”. Ситуация разре¬шилась лишь с появлением театрального адми¬нистратора.
Еще одно приключение, по-видимому более опасное, произошло в Бразилии, ft находился в Рио-де-Жанейро на гастролях с неаполитанским театром “Сан-Карло”. Чтобы добраться до Сан-Паулу, где продолжались гастроли, н взял напро¬кат автомобиль. За рулем сидела Рима, которая, как назло, оставила дома свое международное водительское удостоверение. В то утро мы по¬чему-то не купили местные газеты и находились в полном неведении о том, что группа повстан¬цев похитила американского консула. На авто¬страде нас дважды останавливали пикеты поли¬ции, но полицейские отпускали нас, едва загля-нув в кабину. Наш облик внушал им доверие, и они не спрашивали документов. Однако на третьем пикете, по пути через какой-то лес, в двухстах километрах от Сан-Паулу, мы так про¬сто не отделались. Полицейские потребовали у нас документы и обнаружили, что водитель¬ское удостоверение Рины не действительно в Бразилии. Они повели ее к себе в будку, а мне приказали ждать в машине. Прошло не менее четверти часа. Рина не возвращалась, и я в беспо¬койстве решил узнать, что там происходит. Ри¬на спорила в будке с двумя полицейскими. Они повторяли, что ее права недействительны и что ехать нам
Растроганность мгновенно сменилась опасе¬нием. Полицейские допрашивали меня, будучи совершенно убеждены, что я и есть тот самый дезертир-повстанец. Я пытался, как мог, ликви¬дировать недоразумение. Объяснил, что накану¬не вечером был в гостях у губернатора Рио-де-Жа¬нейро, и попросил позвонить ему, чтобы все сра¬зу разъяснилось. Но это оказалось тактической ошибкой: губернатор сидел слишком высоко для двух простых дорожных полицейских. Они при¬няли это за мою уловку, решив, что н пугаю их легендой, которую они не в состоянии проверить, и заявили, что нам придется сидеть здесь всю ночь до утра, пока все не выяснится.
Это была катастрофа. Напрасно я объяснял, что вечером меня ждут в Сан-Паулу, где я должен петь “Отелло” в Муниципальном театре. Поли¬цейские лишь посмеивались, не веря ни одному моему слову. Наконец один из них спросил: “А чем вы докажете?”
Меня осенило. Если уж доказывать, что я тенор, то не лучше ли попросту спеть? И без вся¬кого предупреждения запел во все горло “О sole mlo”. Полицейские обомлели. В будку прибежали остальные, те, что дежурили на дороге, и все ста¬ли слушать мое выступление, а в конце бурно за¬аплодировали.
“Уважаемый сеньор, - сказал тот, что был похож на начальника, - можете ехать дальше, я уверен, что повстанцев с таким голосом не быва¬ет”. Они извинились и проводили нас до машины. Даже то обстоятельство, что у Рины не было международных прав, потеряло всякое значение. Однако меня предупредили, что на пути будут еще два пикета.
“Дайте мне какой-нибудь пропуск”, — попро¬сил я.
Они со смехом ответили: “А вы им спойте. Этого более чем достаточно! И гораздо приятнее”.
Несколько другое приключение про¬изошло со мной в Мексике. Одна телевизионная компания ангажировала меня на четыре фильма, которые должны были субсидироваться фирмой “Домек”, производящей крепкие напитки. В Мек¬сику я не приезжал добрых 18 лет, после 1951 го¬да, когда со мной подписывал договор Каранца Кампос, директор театра “Бейас Артес”. Я пел тогда семь опер: “Андре Шенье”, “Отелло”, “Ме¬фистофеля”, “Адриенну Лекуврер”, “Манон”, “Аиду” и “Баттерфляй”. После дебюта в “Шенье” на фасаде театра появилась светящаяся надпись: “Марио Дель Монако - крупнейший в мире дра¬матический тенор”. “Аиде” тоже сопутствовал успех. Со мной пела Мария Каллас, и наше испол¬нение стало эпохальным. Студия грамзаписи “Cetга” записала его прямо на спектакле, и эта пла¬стинка до сих пор остается одной из лучших на¬ших совместных записей с Марией.
После стольких лет я был встречен с неопи¬суемым теплом и симпатией. Телевидение вело прямой репортаж о моем прибытии в аэропорт. Вокруг толпились поклонники и журналисты. Один из фильмов должны были снимать на ма¬ленькой арене при ферме, где выращивают быков, милях в сорока от Мехико. Неподалеку от фермы находилась деревушка, видимо, из числа самых бедных в мире. Горстка домишек, выма-занных Белой известью, точь-в-точь как в филь¬мах типа “вестерн-спагетти”. В центре деревуш¬ки одиноко стоял открытый прилавок, выполня¬ющий функцию продовольственного магазина, заваленный копченой колбасой и мясом, кото¬рые буквально скрывались под толстым слоем мух.
Неподалеку же от всей этой нищеты и убо¬жества возвышалась совершенно невероятная ба¬рочная церковь. Днем и ночью ее охраняли воору¬женные солдаты, и войти внутрь можно было, только обладая особым разрешением. Церковь специально открыли ради того, чтобы мы засня¬ли там несколько сцен. Меня сразило невиданное количество богатств внутри. Там не было ни од¬ного квадратного сантиметра стены без украше¬ний. Повсюду находились многоцветные дере¬вянные скульптуры, и повсюду — изобилие золо¬тых украшений и религиозных изображений, усыпанных драгоценными камнями. В этом не¬мыслимом месте мы отсняли сцену из “Лоэнгрина”. Мне никогда не забыть любопытный, непов¬торимый и волнующий контраст: под музыку Вагнера здесь соседствовали необычайная като¬лическая мешанина и местная индейская куль¬тура, корни старой Европы и корни Нового Света.