Моя жизнь и мои успехи

Дель Монако Марио

Белград, 1960 – Маршал Тито с супругой Йованкой – после 3 акта Отелло

В Бриони я спел частный концерт для марша¬ла и его супруги Йованки. Тито в ту пору было “всего лишь” шестьдесят семь лет, и он был из¬рядный гурман. Мне запомнился банкет в Бриони. На длинном десптиметровом столе не было разве что птичьего молока. Тито попробовал все ку¬шанья, но весьма умеренно. И стол, и блестящая резиденция на сказочном острове были лишь ча¬стью его натуры. Он любил красоту. Впрочем, красивые женщины интересовали его скорее как украшение официальных приемов. В остальное же время он с ними скучал, предпочитая остро¬умную либо изысканную беседу.

Его очень ве-селили мои “западные” анекдоты. Мы подолгу беседовали о самом разном. Он знал и ценил, по¬мимо многого другого, и вина области Венето. Когда восемь лет спустя я вновь повстречался с ним в Белграде и заметил, что перед ним лишь са¬лат и минеральная вода, мне подумалось, что на такую жертву нелегко пойти даже человеку, во¬шедшему в историю нашего века. Отличие Тито от многих власть имущих состояло в том, что власть не являлась для него самоцелью. И он ради власти не жертвовал приятными сторонами жизни, как это сделали бы многие другие.

Мон первая поездка в Югославию в 1960 го¬ду запомнилась мне также приемом в Загребе. Более двух тысяч человек ожидали меня у выхо¬да из театра. Когда я вышел, началась такая дав¬ка, что опрокинули стоявший тут же автомобиль итальянского консула. Внезапно оказавшись в тисках сокрушительного энтузиазма, я обра¬тился в бегство. Я в полном смысле слова бежал, преследуемый ликующей толпой, которая требо¬вала рукопожатий, автографов и умоляла спеть что-нибудь на бис. Толпа уже настигала меня, ког¬да я сообразил попросить помощи у какого-то автомобилиста, который в свою очередь тоже был одним из зрителей. Обрадованный этим, с его точки зрения, нежданным счастьем, мой спа¬ситель долго возил меня на своей машине, прежде чем доставить в гостиницу.

По случаю гастролей в Белграде итальянское посольство устроило прием. Италия и Югославия только-только преодолели мучительный период в отношениях между собой, и посол Берио сиял от счастья. Отведя меня в сторонку, он сказал: “Дорогой Дель Монако, взгляните, вам удалось собрать здесь в посольстве министров всех юго¬славских республик. Вы всего за один вечер сде¬лали гораздо больше, чем мы, дипломаты, за много лет”.

Мой контракт с театром “Метропо¬литен-Опера” в Нью-Йорке окончился в 1959 го-ду.

Осенью того же года, спев “Андре Шенье”, “Аиду” и Отелло” в театре “Уор Мемориал-Опера-хаус” города Сан-Франциско, я вернулся в Ми¬лан.

Metropoliten Opera

Aida – San Francisco - 2.10.1959

Lucine Amara, Irene Dalis, Robert Weede, Giorgio Tozzi - Francesco Molinari-Pradelli

Andrea Chenier - San Francisco - 25.09; 10.10 - 1959 31.10.1959 in Los Angeles

Gabriella Tucci,Robert Weede - Francesco Molinari-Pradelli

Otello - 16,22.10.- 1959; 25.10.1959 in Los Angeles; 5.11.1959 San Diego

Gabriella Tucci, Mario Zanasi - Francesco Molinari-Pradelli

Мой старый друг Вотто, no-прежнему актив¬но работавший, дирижировал на открытии сезо¬на в театре “Ла Скала” оперой “Отелло”, где я участвовал вместе с Ризанек и Тито Гобби. Вес¬ной я повстречался с Джульеттой Симионато в “Самсоне и Далиле” под руководством Гавад-зени. За год до этого нам вместе пришлось петь в Токио. В июне, исполнив “Отелло” под руко¬водством Превитали в неаполитанском театре “Сан-Карло”, я ездил в Белград, где и познако¬мился - о чем уже рассказал - с маршалом Тито и его супругой, которую он любил назы¬вать “моя нежная горянка”, интересной и ве¬селой женщиной, в ту пору имевшей на мужа большое влияние. Затем, еще раз выступив в “Ла Скала”, отправился в Париж. Мне выпала честь петь “Кармен” в “Гранд-Опера” по-фран-цузски. Эта привилегия редко достается ино¬странцам. Успех был такой,

что Французская академия наградила меня своим почетным дип¬ломом.

Следующей осенью я подпирал контракт на оперный сезон в Риме. Там я пел “Отелло” и “Кармен”. В Нью-Йорк я возвратился лишь в 1962 году, чтобы спеть концерт в Карнеги-холле, где успел встретиться с еще работавшим Леополь¬дом Стоковским, уже восьмидесятилетним стар¬цем, но по-прежнему находившимся в отличной форме. Я повидался и с Эльзой, но та была уже совсем больна, и в следующем году ее не стало. Мой приезд в Нью-Йорк не вызвал у меня особо памятных Эмоций. С Манхаттеном я успел срод¬ниться, как с собственным домом в Ланчениго. Однако трудно было предположить, что волею судьбы это мое нью-йоркское турне станет послед¬ним в Америке.

Я и впоследствии приезжал в Америку - в 1964 году я пел “Самсона и Далилу” в Далласе,

Samson et Dalila –Dallas - 27.11 - 1964

Nell Rankin, Irvin Densen, Frank Valentino - Carlo Moresco

“Отелло” — в филадельфийской опере, а в 1966 в Канаде исполнял в Монреале “Отелло” вместе Тебальди и Гобби. Но бывать в Нью-Йорке боль¬ше не приходилось. Огромный, фантастический период моей жизни артиста и человека завер¬шился вполне неприметно.

1964 год оказался для меня годом несчастий. В декабре, перед его началом, я угодил в крайне неприятное автомобильное происшествие. В одно из его обстоятельств поверить совершенно не¬возможно, потому что так не бывает. За рулем столкнувшегося со мной автомобиля сидела жен¬щина, которую звали точно так же, как и мою жену: Рина Филиппини. Вследствие этого собы¬тия я был вынужден аннулировать все контрак¬ты и остаться в бездействии целых восемь меся¬цев. Обиднее всего было отказаться от “Отел-ло”, объявленного на июль в “Ковент-Гарден”. Там предполагалось возобновить спектакль, в котором за два года до этого участвовали маэст¬ро Шолти, Тито Гобби и Раина Кабаиванска, бол¬гарская сопрано, наиболее перспективная из всех звезд на женском оперном небосводе.

Лондонский импресарио Горлинский не пере¬ставая звонил мне по телефону. Ему очень хоте¬лось, чтобы я, несмотря ни на что, спел в этом спек¬такле. Он все спрашивал, не пострадал ли мой голос в происшествии, и, поскольку я отвечал отрицательно, Горлинский настаивал на моем не¬медленном возвращении на сцену. Однако вра¬чи были непреклонны. Ортопед сказал: “Если вы сейчас поспешите и начнете на месяц раньше де-лать некоторые движения, это может обречь вас на раскаяние в течение всей жизни”. Я объяснил Горлинскому, что делать нечего, поскольку хо¬дить без помощи палки я не смогу вплоть до конца августа. Как же мне передвигаться по сцене в “Отелло” — в таком сложном спектакле?

Горлинский, похоже, сдался. Но уже на следу¬ющий день он вновь позвонил мне в Ланчениго, сказал: “Я все продумал и проконсультировался со своими сотрудниками. Решение можно най¬ти. Вы будете петь сидя в кресле. Дирекция “Ковент-Гарден” согласна. Ваше участие в спек¬такле настолько ценно, что сценическое действие приобретает второстепенный интерес. Вашего го¬лоса достаточно, чтобы привести публику в пол¬ный восторг. Здесь все помнят о вашем великом “Отелло”. Кстати, подобный случай будет не пер¬вым в своем роде. Орсон Уэллс тоже однажды согласился играть сидя в кресле”.

Меня тронуло столь уважительное отношение ко мне, но я вновь отклонил предложение. Честно говоря, мне представлялось смешным исполнять роль Отелло, с ее полнокровием и накалом стра¬стей, в кресле-каталке. К тому же петь при зажа¬той диафрагме не очень-то легко. Да и чувство¬вал я себя по-прежнему слабо. От долгих меся¬цев неподвижности я потерял пятнадцать килог¬раммов веса, став почти таким, каким был в самом начале пути, ошеломляя всех импресарио, привыкших к тенорам иного “водоизмещения”.