Моя жизнь
Шрифт:
Я понимала, что говорю слишком эмоционально. Концертный зал освещался софитами, поэтому мне легко было рассмотреть людей, сидящих передо мною. Некоторые из них плакали. Я сказала:
— Благодарю вас за то, что вы выслушали меня. Я рассказала, что я чувствую, вернувшись в Швецию. Возможно, я больше никогда не приеду сюда.
Я сошла со сцены. Ни с кем не попрощавшись, взяла пальто, вышла на улицу и направилась к кафе «Кёниг», где меня ждала Молли.
— Ты это сделала? — спросила она.
Меня все еще трясло.
— Да, — ответила я.
— О боже, что скажут завтра газеты? — воскликнула она.
Но на следующий день все газеты были необычайно добры ко мне. Казалось, все готовы помочь мне, и я «вспомнила, как сказала однажды Жанна д’Арк: «Помоги
На следующее утро Молли Фаустман в своей газетной колонке ясно дала понять, на чьей она стороне: «Одним из самых смехотворных утверждений является то, что Ингрид Бергман — деловая женщина. Если и существует полный профан в бизнесе, так это она. Не думаю, что Ингрид стоит упрекать за то, что она принимает предлагаемые ей высокие гонорары. По-видимому, ее хулители в той же ситуации поступили бы по-другому, но утверждение о ее скупости — полнейший вздор, о котором мне даже стыдно упоминать. Разрешите мне рассказать вам один эпизод.
Будучи совсем юной, Ингрид снялась в своем первом фильме. И один пожилой человек написал ей из Смаланда. Это было маленькое письмецо, в котором он жаловался, что у него умерла корова, и спрашивал, не могла бы она прислать ему денег, чтобы купить новую? Мы обе пришли к выводу, что, увы, ничем ему помочь не можем. Никто из нас не имел тогда для этого достаточно денег, жалованье Ингрид было весьма скромным. Но на следующий день Ингрид все же принесла мне деньги. «Я думала всю ночь об этом старике и его корове. Пошли, пожалуйста, это от своего имени». Я отправила их без обратного адреса. С тех пор в жизни Ингрид было немало подобных случаев. Да, деловая женщина. Если все те, кому она помогла, сделают шаг вперед, выстроится длинный-предлинный ряд».
Банг, давняя подруга Ингрид, прятавшаяся в свое время в кустах во время свадьбы Ингрид, тоже выступила в ее защиту, хотя могла понять и точку зрения своих коллег. Конечно, им надо было встать на защиту Ингрид, но они не хотели затевать скандал, пока Ингрид выступала в «Жанне на костре». Она заканчивала свою заметку весьма иронически: «Разумеется, я согласна с тем, что со стороны Ингрид Бергман было просто ужасно появиться на праздновании пятилетия ее сына в туфлях без каблуков и хорошо одетой. Ожидалось по крайней мере, что эта коварная стерва появится на высоких каблуках и в обтрепанном платье. И конечно же, идея празднования дня рождения Робертино — хорошо рассчитанная игра на публику, поскольку актриса находится в Стокгольме».
9 марта 1955 года Ингрид писала Рут:
«Роберто сейчас все время обитает вдали от Стокгольма. Думаю, он собирается работать в Испании, потом во Франции. Что будет со мной, не знаю.
С удовольствием поработала бы во Франции. Надеюсь, кто-нибудь подумает об этом. Забавно, но в последние дни я получила четыре предложения из Америки. Одно из них — в фильм с Гари Купером и Билли Уайлдером. О, как бы мне хотелось работать с ними, но не в Голливуде. По-прежнему звонит Лео Маккэри, предлагая делать «Адама и Еву», на этот раз с Джоном Уэйном. Не представляю, как можно сделать из этого хороший фильм. Будет время, прочитаю внимательно сценарий, но все равно сомневаюсь. Есть много предложений работать здесь — в театре, кино. Но шведская пресса столь гнусна, что я не хочу оставаться. Я наделала здесь столько шума, что меня -оставили в покое, а газеты даже пишут о том, какая я храбрая, коли осмелилась высказать им все в лицо. Но все равно атмосфера в критике гнилая. А публика замечательная. У меня лежат тысячи чудных писем, каждый день получаю цветы. Театр продал билеты на двадцать два спектакля вместо десяти.
Я так разбогатела, что купила мебель в «Свенски Тен», самом дивном магазине в мире. Правда, цены там вчетверо выше обычных. Мы могли бы дать больше двадцати представлений, но нужно ехать в Палермо на Сицилию — открывать оперой пасхальный сезон. Публика здесь устраивает такой же ажиотаж после каждого спектакля, как и в Италии, но газеты продолжают называть это «вежливыми аплодисментами». Безнадежно. Я записала на радио речь, которую
Со всей моей любовью, Ингрид».
Европейские гастроли семейства Росселлини продолжались до весны 1955 года и прерывались дважды для съемок фильмов. Первый из них — «Жанна д’Арк на костре» — должен был увековечить ораторию Клоделя и Онеггера. Но у Роберто возникли колоссальные трудности, связанные с выходом картины на экран, и в конце концов фильм не окупился. На студии «Минерва филм продакшн» Роберто снял картину «Страх». Финансировала эту работу Германия, съемки проходили в Мюнхене.
Помню, что «Страх» давался нам тяжело, потому что рядом были дети, кроме того, мы делали сразу два языковых варианта: немецкий и английский. И потом, нелегко было, наверное, скрыть мои истинные чувства. Меня всегда немного обижало, что Роберто не разрешал мне работать с другими режиссерами. Ведь существовали замечательные итальянские постановщики — Дзеффирелли, Феллини, Висконти, Де Сика, — все они хотели работать со мной, а я с ними. Они возмущались, что Роберто не дает мне сниматься у них. Но, как считал Роберто, я была его собственностью.
Сам Роберто не мог работать ни с одной из актрис, кроме Анны Маньяни. Может быть, потому что они принадлежали к одному типу людей и представляли вместе хорошую смесь. Мы этим не обладали. Мир не принимал меня такой, какой показывал меня Росселлини, поэтому ничего не получалось. Чего он хотел от международной звезды? Ничего. Он не знал, как для меня писать. К тому времени мы оба уже понимали это, но избегали разговоров на эту тему. Между нами вырастало молчание. Я не осмеливалась ничего говорить, чтобы не задеть его чувства. Вполне возможно, он совершенно нормально отнесся бы ко всему, что я ни скажу. Хотя, может быть, от чувства неуверенности закатил бы грандиозную сцену. Он обожал сражаться. А помимо неладов в нашей артистической жизни меня очень беспокоили наши все растущие долги.
Матиас Виман — немецкий актер, игравший моего мужа в «Страхе», — чувствовал мое недовольство и однажды очень спокойно сказал мне: «Ты разрываешься на части. Если так будет продолжаться, ты сойдешь с ума. Почему ты не оставишь Роберто?»
Я изумленно уставилась на него. Оставить Роберто? «Как же я могу это сделать? — спросила я. — Это невозможно». Так оно и было.
Очевидно, «Страх» хорошо запомнился публике только потому, что подвергся жесточайшей критике со стороны Анджело Солми, одного из самых уважаемых критиков журнала «Огги» в Италии. «Роберто и Ингрид, — писал он, — нужно или коренным образом изменить стиль работы, или, в лучшем случае, достойно уйти со сцены. «Страх» — это та пропасть, которая может поглотить Бергман и Росселлини не потому, что этот фильм хуже всего того, что было сделано ими вместе, но просто потому, что полдюжины фильмов с негативными результатами доказали несостоятельность этой пары в создании чего-либо достойного внимания публики и критики. Когда-то в прошлом мисс Бергман была «Звездой номер один» и счастливой соперницей Греты Гарбо. В последних фильмах она являет только тень самой себя».