МОЯ. Не отдам!
Шрифт:
Потом, вспотевшая, уставшая, заплаканная, начиная шариться по стене и о, чудо… Справа, на уровне руки взрослого человека, находится… выключатель.
— Боже, я дура. Какая я дура! — шепчу.
Кладовка освещается. Помещение маленькое. стоит старый шкаф, стул, кое-какие тряпки и больше ничего.
И здесь мне предстоит находиться?!
Да он просто изверг!
От сидения на стуле скоро начинает болеть попа, едва ли не отваливается. Пробую лежать на полу, расстелив
Но все равно — тишина давит и глушит.
До появления Дана одиночество меня не страшило и не пугало. Я знала, что так надо, это мой выбор и сносила его достойно. У меня в доме играла музыка, я занималась, много гуляла… Не сидела без дела.
Так почему же сейчас так сложно?
Принуждение.
Однозначно.
Именно в нем все дело!
Но и знание, что в доме находится еще один живой человек, и я, если честно, истосковавшись по общению, сама же мужчину на это общение провоцировала…
Нехорошо получается.
Нет, я больше не хочу и не буду с ним общаться.
Извиняться тоже не стану.
Не знаю, сколько прошло времени.
Но мнение насчет извинений я все-таки поменяла. Я задела его внешность, это паршиво. Притом, что я не считаю его отвратительным. Пугающим, да, но не отталкивающим. Притягательным по-особенному.
Ох, и ушки начинают полыхать от мыслей о том, как именно он притягивает.
И про изнасилование я тоже сказала зря.
Сама виновата, надо было контролировать желание и… вообще не поддаваться на его уловки, но как… Он лез ко мне так настойчиво, так уверенно, так… сладко и приятно.
Нет, все-таки я извинюсь.
Коротко и по делу.
Принимать извинения или нет — его личное дело. Но моя совесть будет чиста.
Однако все эти положительные умозаключения не имеют никакой ценности, если я заперта…
Заперта, хочу пить, хочу писать.
Мое желание достигает критической отметки. Я даже подумываю, как бы докричаться, и есть ли смысл? Может быть, смысла нет, но ведро в кладовке точно есть. Не буду же я на ведро ходить?!
А если он маньяк?
Внутри холодеет от этой мысли.
Я даже не сразу слышу, как замок отпирается. На пороге фигура Дана, и я застываю.
Теперь точно я его боюсь.
Он может быть маньяком. Только маньяк купит себе дом в такой глуши и обустроит его настолько идеально.
Плюс я так и не смогла попасть на цокольный этаж. Мошенник-риэлтор наплел, что там помещение не отремонтированное, хозяин запер. Но вдруг причина кроется в другом?
Противный ком страха дрожит в горле.
— В туалет, — произносит Дан.
Я вздрагиваю, но все-таки поднимаюсь.
Он
Оборачиваюсь — взгляд не отдергивает.
Тяжелый, равнодушный взгляд, наполненный мыслями. Одному ему известно, какими.
— Дверь до конца не закрывай, — всовывает деревянный брусок между дверью и косяком. — У тебя три минуты.
Я забыла, что хотела извиниться. Так нервничаю, что даже пописать не сразу удалось.
Молча умываюсь, разглядывая свое лицо.
Взгляд беспокойный, нервный. Нужно успокоиться…
— Время! — бьет, словно хлыст, голос Дана.
С губ срывается нехорошее слово.
Но испытывать терпение здоровяка не решусь, хватает и того, что меня в кладовке держат.
Выхожу, замерев. Дан тянет ко мне руку, я в панике вжимаюсь спиной в стену, желая раствориться.
Он немного хмурится, увидев мою реакцию, но всего лишь рассматривает ожог.
— Не сдирай пузыри. Возвращайся на место.
Место.
Блин.
Как к собаке…
Такой обиды я еще никогда прежде не испытывала.
Ни-ког-да… а обижалась и обижали меня не мало.
Но ни разу вот так… как к псине…
Снова оказываюсь заперта.
Время тянется…
Дверь открывается.
— Обед.
На подносе покоится миска, в ней творог со сметаной, пучок зелени и горстка соли. Большой стакан с водой. Я испытываю ужасный приступ истеричного смеха: вполне вероятно, что этот чурбан смел с пола тот творог и просто навалил мне его в тарелку.
— Я не голодна, — хватаюсь за воду.
Дан и бровью не повел, тут же захлопывает дверь и уходит.
Немного позднее понимаю, что творог явно был не тем, что сметен с пола. Свежий у него более зернистые крупинки. Точно помню, когда покупала творог, брала два разных.
Черт…
А есть-то хочется!
Но теперь уже поздно…
Потом через некоторое время повторяется: Дан приходит, отпирает дверь.
— Туалет. У тебя три минуты.
Потом строгий окрик:
— Время.
Снова в кладовке…
Уже выть хочется и лезть на потолок.
— Ужин.
На подносе покоится миска, в ней творог со сметаной, пучок зелени и горстка соли. Большой стакан с водой.
Снова упрямо беру воду.
Теперь уже просто упрямлюсь!
Сама не знаю, почему упрямлюсь: есть хочется со страшной силой!
Но булькаю водой за три секунды и сразу же возвращаю Дану пустой стакан.
Ноль реакции.
И снова время и тишина стягиваются вокруг горла удавкой.