МОЯ. Не отдам!
Шрифт:
— Ты танцуешь?
— Нет.
— Это легко, — встает и, быстро оказавшись возле меня, предлагает ладонь. — Пойдем. Белый танец. Отказывать будет неприлично. Не с вешалкой же мне танцевать.
— Лучше с вешалкой. Я совсем не танцую, — но поднимаюсь.
— Это легко. Ты просто становишься ближе, обнимаешь меня за талию, я опускаю руку тебе на плечи, и ты двигаешься, как тебе хочется. Можешь закрыть глаза, — шепчет. — И не обязательно крутить па.
— А ты умеешь?
— Я неплохо вальсирую и так… по мелочи… из бальной программы…. Еще не все забыла.
—
— Да, пока партнеров не переросла, — усмехается.
Мы топчемся на месте.
— Просто почувствуй музыку, закрой глаза и начни раскачивать бедрами… — показывает, как надо.
Я наблюдаю за ней из-под полуопущенных ресниц, ловлю момент, когда она сам расслабляется, и, прихватив за одну руку, кручу вокруг своей оси, на финале прижавшись бедрами к ее попке.
Плотно-плотно.
Мои руки плотно удерживают ее за талию, раскачиваю бедрами…
Она точно чувствует то дикое безобразие, которое рвет мои брюки в клочья.
— Скажи, у меня получается?
— Д-да, — отвечает, дыша все чаще и чаще…
Несколько провокационных движений, толчков…
Потом снова разворачиваю ее к себе лицом, несколько раз кручу и ловлю.
— Ты соврал!
— Кое-что я точно умею… — и накрываю ее рот своими губами.
Глава 21
Глава 21
Осло
Губы почти не встречают сопротивления, я раскрываю мягкий податливый рот, который уже приоткрылся, чтобы сказать мне что-то или возразить — неважно! Важно, что я уже добрался своим языком до ее язычка и погладил, потрогал всюду, даже небо лизнул и провел языком по ее скобам, снова вернулся к языку, заигрывая, продавливая. Ладони начали гулять по спине, бедрам, сжимая ягодицы. Медленно сменяю курс движения, подталкивая Белочку в сторону больших кресел возле камина. Она немного спотыкается, потому что двигаться приходится спиной вперед, и кусает меня за губу.
Контакт ртов размыкается. Белочка мигом отводит рот от моего, отклоняется назад настолько, насколько позволяет тесный контак тел и смотрит с удивлением.
Глаза большие, зрачки расширенные, сердечко в груди бахает ускоренно.
— Что ты делаешь?
— Хвалю за организацию ужина и гарантирую его правильное окончание.
— Это какое же? — сощуривается.
— Сама понимаешь!
Грубовато прижимаю ее к себе, чтобы ощутила мой каменный стояк.
Ощущает.
Реснички вниз дергаются, трепещат. Дыхание становится поверхностным и еще более частым.
— Я же тебе не нравлюсь. И со мной хуже, чем со шлюхой, — толкает в грудь.
Я не отпускаю.
— Дан, будь последовательным. Ты же мужчина, в конце концов. У нас был уговор?
Что-то я медленно начинаю соображать.
Какой уговор, когда член стоит и полыхает?
Но что-то мы обсуждали.
— Я готовлю вкусный ужин и могу задать тебе три вопроса, на которые ты ответишь максимально честно и подробно, — стучит пальчиком по груди. — О сексе речи не было! И потом… Глупо требовать его у той, которую считаешь хуже шлюхи. И я, если снова
— Не закончен?
— Не закончен. Ты не поел десерт. Кто знает, может быть, мой десерт испортит все твои впечатления об ужине?
— Не испортит.
— Вот и проверим.
— Белка…
— Что, Дан? — смотрит с вызовом и потом отводит взгляд, разглядывая мою грудь, колышущуюся от прерывистого дыхания.
— Ничего.
Заставляю себя разжать объятия.
— Неси десерт. Пробовать буду.
Еще несколько секунд Белочка стоит так же близко ко мне, будто чего-то ждала, но потом отходит и начинает прибирать со стола.
Я сажусь возле камина, поправляя тлеющие там дровишки, подкидываю новых.
Кажется, именно в такие моменты мужики должны курить. Но я бросил, искоренил единственную дурную привычку, зависимость. Теперь я чист и спокоен, ни от чего не завишу. От прихотей маленькой рыжей занозы, которая уже даже не целка, тем более! Жалко ей, что ли?!
— Тебе жалко? — разворачиваюсь в сторону.
Белка подпрыгивает и роняет одну из тарелок на пол, она разбивается.
— Боже, ты меня напугал! Предупреждать надо… Сначала сидишь, как истукан, а потом набрасываешься! — возмущаешься. — У тебя разгон он бездействия до скорости гепарда слишком резкий. Попробуй быть более плавным. Танцы бы тебе в этом хорошо помогли.
— Давай потанцуем.
— Я разбила тарелку из сервиза и заляпала свое платье. Оно испорчено. Это мое единственное красивое платье!
Белка расстраивается, смотря на жирное пятно от того, что она прижала к себе стопку тарелок, чтобы их все не разбить. Еще она выискивает, куда бы наступить.
— Назад развернись. Обойди осколки с другой стороны.
— Вот спасибо! — выпаливает, поступая, как я велел.
И уже издалека слышу, как она что-то бурчит. Я поднимаюсь и бесшумно крадусь следом.
— Вообще, мог и помощь предложить, но о чем это я? Истукан бесчувственный! Секса ему подавай… Я харчи за секс, что ли, готовила? Вот чурбан! Чурбанище! — сетует на меня.
— Кому жалуешься?
Белка сгружает тарелки в мойку и роняет их все.
Осколки брызжут во все стороны.
— Мои тарелки! — ахает. — Мои тарелки! Дан! Больше никогда не подкрадывайся. Никогда! — топает ногой и вдруг прижимает руку к глазам. — Ой. Кажется, мне в глаз попал осколок. Колет. Больно колет. Мамочки, я без глаза останусь. Я сейчас без глаза останусь! — рыдает.
— Дай посмотрю.
— Не дам! — отворачивается.
— Не три глаза. Дай посмотрю…
— Ты врач, что ли?! Мне нужно в больницу… Ехать долго… — шепчет в панике. — Нет, это бесполезно! Я останусь одноглазой! Он уже вытекает… Мой глаз вытекает…
— Это слезы, глупая. Иди сюда, — обхватываю ее лицо ладонями. — Руки убери, открой глаза.
— Там колется. Не могу.
— Вспоминай про свою пижаму и пуговицы, вспомнила? Вот и займись. Принт вспомни, до мелочей, сколько там птичек?