Мозаика Парсифаля
Шрифт:
Хейвелок, не в силах сдержаться, перегнулся через стол и заорал в лицо доктору:
– Против одной очень близкой мне женщины тоже были неоспоримые доказательства! Но они оказались ложью!
– Я понятия не имею о ценах на парфюмерию на Аляске, но это ничего не меняет.
– В данном случае – меняет. Здесь есть прямая связь.
– Вы говорите весьма невразумительно, молодой человек.
– Пожалуйста, выслушайте меня. Я не «молодой человек» и не буйно помешанный. Вы обнаружили именно то, что от вас хотели.
– Вы даже не
– Мне этого и не нужно знать. Постарайтесь меня понять, доктор. Черный оперативник, подобный Маккензи…
– Что? Мак был белым!
– О господи! Манипулятор, специалист по «черным» операциям, создающим ситуации, при которых могут быть убиты – и обычно бывают убиты – люди, потому что это необходимо. Очень часто оперативники типа Маккензи испытывают сомнения, их охватывает чувство огромной вины, чувство… бесполезности всего! Конечно, возникает депрессия, бесспорно, возникает мысль о том, чтобы разнести себе череп. Но никто не желает умереть таким образом, как умер Маккензи. Есть иные пути, имеющие больше смысла. Главное для этих людей – их функции, функции и еще раз функции. Позволь, чтобы тебя «убрали», но принеси этим хоть какую-то пользу. Умри со смыслом! Сделай все правильно!
– Психоаналитическая болтовня на уровне детского сада! – возмутился Рандолф.
– Называйте как вам угодно, но это правда. Это первое, самое главное качество, на которое обращают внимание при отборе кандидатов. Это – решающий фактор. Вы же сами сказали. Маккензи постоянно нуждался в борьбе, в яростной борьбе, и по самым высшим ставкам.
– В конечном итоге он и сделал высшую ставку. Своими руками.
– Нет, это чушь. Этим ничего никому не докажешь и не объяснишь… Я не врач, не психиатр, я знаю, что не смогу вас убедить, хотя уверен в своей правоте. Поэтому оставим эту тему. Расскажите, что вы обнаружили и как поступили.
– Мак вкатил себе наркотик и тихо ушел.
– Не может быть!
– Прошу прощения. Он все дьявольски ловко продумал. Он использовал стероидное соединение дигоксина в сочетании с таким количеством спирта, что хватило бы слону. Количество алкоголя в крови должно было скрыть наличие дигоксина, который и предопределил разрыв сердца. Это была совершенно убойная доза.
– Следовательно, рентгенограмма соответствовала истине?
Рандолф ответил не сразу. Он пожевал губами, поправил очки и только потом коротко бросил:
– Нет.
– Вы подменили пленки?
– Да.
– Почему?
– Чтобы не мешать намерению Мака. Чтобы все было как надо.
– Вернемся к истокам.
Доктор наклонился над столом.
– Он понимал, какую невыносимую жизнь за все эти годы создал для Мидж и ребятишек, и решил по-своему исправить дело и найти мир для себя. Мидж уже сделала для него все, что могла, у нее даже не осталось сил на мольбы. В конце концов она заявила, что он должен выбирать, откуда уходить: из ЦРУ или из дома. – Рандолф замолчал и покачал головой. –
– Мне кажется, вы что-то упустили.
– Он был застрахован на огромную сумму. Учитывая характер его работы – о которой страховая компания, разумеется, не подозревала, – это вполне понятно. Страховка в случае самоубийства не выплачивается. Я проклял бы себя, если бы позволил таким образом отнять у Мидж и ребят то, что они заслужили… Вот моя история, мистер Кросс. Вы сделали его тем, чем он стал, я же сделал его лучше.
Хейвелок посмотрел на медика, затем отошел и сел в кресло, не сводя с него глаз.
– Даже если вы и правы, – устало произнес он, – хотя, поверьте мне, это не так, вам все следовало рассказать в ЦРУ. Не сомневаюсь, они бы вас поддержали. Они меньше всего заинтересованы, чтобы подобные убийства становились достоянием гласности. Вместо этого вы все спрятали, упустили драгоценное время. Размер ущерба, нанесенного вами, не поддается оценке.
– Что за черт! Двадцать минут назад вы хотели, чтобы все было по-моему. Вчера по телефону вы сказали, что желаете заткнуть рот возмутителям спокойствия.
– Я говорил неправду. Так же как и вы. Но я, в отличие от вас, по крайней мере знал, что делаю. Если бы вы сказали правду хотя бы одному-единственному человеку, каждая минута последнего дня Маккензи уже была бы изучена под микроскопом и, возможно, что-то всплыло бы наружу, обнаружилась связь… Никто даже не удосужился обследовать лодку. Господи!..
– Вы меня не слушаете, – рявкнул доктор, выпучив глаза; казалось, что его сейчас хватит удар. – Мидж Маккензи предъявила ему ультиматум! Он оказался между молотом и наковальней. Он не мог больше «функционировать», как вы изящно излагаете. Он сломался!
– Это объясняет наличие алкоголя. Здесь у меня нет сомнений.
– И, как следует набравшись, он принял окончательное решение. Все сходится.
– Ничего не сходится, – ответил Майкл, чувствуя себя значительно старше пожилого доктора. – Думаю, что вы со мной не согласитесь, но человек, подобный Маккензи, никогда не станет принимать какие-либо решения в пьяном виде.
– Чушь!
– Позвольте мне задать вам вопрос. Полагаю, вы иногда принимаете стаканчик-другой. В таких случаях вы знаете, когда следует остановиться? Что выпито достаточно?
– Безусловно.
– Вы оперируете в состоянии опьянения?
– Конечно нет. Но я не вижу здесь никакой связи.
– А она существует, доктор Рандолф. Когда люди, подобные мне или Маккензи – а я мог бы назвать не один десяток имен, – находятся в «поле», они работают как хирурги. Даже наши дела зачастую называют «операциями». В нас с самого начала вколотили одну идею: все рефлексы, все реакции должны быть четко контролируемы, выполняться точно и максимально быстро. Мы хорошо подготовлены. Наши внутренние пружины взведены.