Мозаика Парсифаля
Шрифт:
Однако жизнь после того знаменательного дня оказалась не столь сложной, как предсказывали «мама» и «папа». В средней школе и колледже тайна, которую он носил в себе, только подстегивала его – «у него есть своя тайна, он избранный, не похожий на остальных». Это были восхитительные годы! Каждый новый приз, каждая новая награда, которые он получал, служили доказательством его превосходства над другими. Он обнаружил, что совсем не трудно добиваться всеобщей любви. В нескончаемой борьбе за популярность первенство постоянно принадлежало ему. В то же время приходилось идти на жертвы, которые напоминали
Во время учебы в аспирантуре Мичиганского университета человек из Москвы вступил с ним в контакт и объявил, что скоро начнется его новая жизнь. Его немного позабавило, что агентом Москвы оказался руководитель департамента по набору персонала одной из крупнейших корпораций, который, якобы ознакомившись с личными делами аспирантов, пожелал встретиться с Артуром Пирсом. Но в словах московского агента забавного ничего не было – все, что он сказал, было крайне серьезно и в то же время восхитительно.
Пирсу необходимо пойти в армию, где существуют некоторые возможности помочь ему в продвижении по службе, что, в свою очередь, приведет к дальнейшему повышению и позволит познакомиться с важными представителями гражданских и военных властей. Он прослужит некоторое время и вернется не на Средний Запад, а в Вашингтон, где к тому времени распространится слух о его исключительной одаренности и достижениях. Частные фирмы начнут соревноваться между собой, чтобы пригласить его на службу, но последует предложение и со стороны правительства. Пирсу следует принять его.
Но прежде всего – армия. Там ему необходимо показать все, на что он способен, он должен по-прежнему оставаться «самым лучшим». «Мама» и «папа» устроили для него на ферме прощальный вечер, на который были приглашены все друзья, включая почти весь 37-й отряд бойскаутов. Но это был больше чем прощальный вечер. Под утро «мама» и «папа» сказали ему, что они больше никогда не увидятся. Они стареют, и они выполнили свою главную работу: вырастили и воспитали его. Они уверены, что всегда смогут им гордиться. Кроме того, их знания требуются в ином месте. Он все понял – священное призвание превыше всего.
В ту ночь он впервые с того дня, когда ему стукнуло тринадцать, плакал. И не пытался скрыть своих слез. Ведь, помимо всего, это были слезы радости.
Все эти годы, думал Артур Пирс, разглядывая в зеркале на стене дешевого мотеля венчик седых волос и мятый воротничок рубашки… Все эти годы – ради того, что должно произойти через несколько часов. Осталось подождать совсем немного. И место в истории ему обеспечено.
Майкл проснулся и открыл глаза, чувствуя, что буквально плывет в собственном поту на этом кожаном диване. Жара казалась невыносимой. Он приподнял голову, оглядываясь, и понял, что комнату заливает не солнечный, а электрический свет. Липкая сырость пропотевшей одежды была неприятна. Неприятно и то, что он явно проспал до вечера, хотя
– Добрый день, – произнесла Дженна по-чешски.
– Который час? – спросил он, принимая сидячее положение.
– Десять минут восьмого, – ответила она из-за письменного стола. – Ты проспал чуть больше трех часов. Как себя чувствуешь?
– Не знаю. Полностью отключился. Что происходит?
– Ничего особенного. Как ты сказал, «ситуация в наших руках». Ты знаешь, оказывается, лампочки на телефонах загораются раньше, чем раздается звонок. Всего на долю секунды, но все же раньше.
– Меня это как-то не утешает. Кто звонил?
– Очень серьезные, озабоченные личности докладывали, что доложить им не о чем. Некоторые интересовались, как долго им еще оставаться в… как это… Ах, да, в дозоре. Я всем говорила, что дозорные должны стоять по местам, пока их не освободят приказом.
– Ясно.
– Фотографии прибыли.
– Что? А… по твоему списку.
– Они на журнальном столике. Взгляни.
Хейвелок попытался сосредоточиться на пяти лицах, изображенных на крупнозернистых фотографиях, явно переснятых откуда-то с большим увеличением. Он смахнул со лба капли пота и крепко потер глаза. Он начал с крайнего левого снимка. Это лицо ему ни о чем не говорило. Еще одно, еще одно и еще…
– Этот, – произнес он, сам не зная почему.
– Который?
– Четвертый слева. Кто он такой?
Дженна сверилась с лежащим перед ней листком бумаги.
– Это очень старый снимок. Он был сделан в 1948 году. Единственный, который удалось обнаружить. Фотографии более тридцати лет.
– Так кто же этот человек? Кто он?
– Его фамилия Калязин. Алексей Калязин. Ты его узнаешь?
Дженна поднялась из-за стола.
– Да… Нет… Не знаю.
– Это старая фотография, Михаил. Вглядись в нее. Изучи ее. Глаза, подбородок, форма рта. Когда? Кто?
– Я не знаю. Как будто что-то есть и в то же время ничего нет… Чем он занимался?
– Он был психотерапевтом в клинике. – Дженна заглянула в бумажку. – Он опубликовал ставшее классическим исследование о поведении человека в условиях длительных боевых действий и других стрессовых факторов неприродного характера. К его знаниям широко прибегал КГБ. Калязин стал тем, что вы называете разработчиком стратегии, правда, с несколько специфическим уклоном. Он анализировал информацию, получаемую от оперативников, с целью выявления двойных агентов и людей, не способных нормально выполнять их работу.
– Аналитик. Теоретик со склонностью не замечать очевидного.
– Не понимаю.
– «Ходячие пистолеты». Они никогда не могут выявить ни одного «ходячего пистолета».
– Я все равно не понимаю, о чем ты говоришь.
– Нет, я его не знаю. Это лицо так похоже на множество других из множества досье. Господи, столько лиц!
– Но все же в нем что-то есть?
– Возможно. Но я не уверен.
– Смотри на него. Сосредоточься.
– Кофе. Здесь имеется кофе?
– Я совсем забыла, – сказала Дженна. – Правило первое. Кофе должен быть черным и очень крепким. Ты все-таки остался чехом, Михаил. – Она направилась к столику за софой, на который внимательный охранник еще раньше поставил серебряный кофейник.