Мозаика судьбы
Шрифт:
– Надюш, ну, какое небо? Нам торопиться надо. Спорим, Сашка не сумеет роды принять?
– Ничего-ничего, Надюшка, смотри на небо, я постою пока, а ты, давай, машину подгони. Я ее за углом оставил. Не в ваших же игрушках ехать? Наде лечь надо.
– Спасибо, Саш. Яркие какие. И почему мы так редко смотрим на звезды?
– Спим мы, Надь, когда звезды яркие.
– Саш, только ты ее не бросай больше, пожалуйста, - зашептала Надюшка Маге на ухо, - она тебя любит. Я знаю. Я ее всю жизнь знаю. И я знаю, когда она любит. Она Сеньку любила очень. Всю жизнь любила, он всегда рядом был с ней. И когда она замуж
– Да, Надюш, она - единственная. Я тоже это понял. Я ведь развелся, Надь...
– Я знаю. Федя сказал. Но она не знает. Я хотела, чтобы ты сам ей сказал.
– Сегодня хотел.
– Ты ей скажи. Скажи. Не о том, что развелся. Ты о любви ей скажи. Ей очень нужна любовь.
– Ты дыши, Надь, дыши глубже. Больно, наверное?
– Я потерплю, Саш. Немного осталось терпеть.
Оля затормозила у калитки, и Саша бережно переложил Надюшку на заднее сиденье. Закрыл дверцу и обернулся к Оле. Та топталась у закрытой двери и смотрела на Надежду сквозь стекло.
– Олюшка, поехали. Ты врачу позвонила?
– Да, Саш, поехали. Ты только аккуратненько езжай. А, врачу?.. Да, позвонила. Она уже выехала. Операционную готовят.
– Не волнуйся, поехали.
Машина плавно затормозила у приемного покоя перинатального центра. Машина Федора уже стояла на стоянке, а он сам кинулся к подъехавшему автомобилю.
– Надюш, ты как? Больно? Ты не волнуйся, я рядом. Саш, отойди, я сам. Держись, малышка. Все будет хорошо.
– Федя, я договорилась. Тебя пустят на роды. Ты пойдешь со мной.
– Пойду, конечно, родная. Это же наш первый ребенок.
– Шутишь, я больше не смогу...
– Сможешь, родная, сможешь, - сказал он, перекладывая ее на каталку.
– Куда везти?..
– Подождите, надо оформить карточку.
– Девушка, некогда нам карточки оформлять. Нам рожать пора!
– Откуда Вам знать, папаша, пора или не пора? Доктор сейчас посмотрит и скажет.
Оля взяла готового взорваться Федора за руку.
– Федь, ты не волнуйся, сейчас Наталья спустится и вас заберет, я уже позвонила. Надюш, ты как?
– Нормально, Оль... Я, правда, не знаю - как это?..
– Ну, если шутишь, то значит, действительно - нормально. Ты держись. Вон Наталья идет.
Действительно, от лифта по коридору, стремительно приближалась женщина лет сорока:
– Ксюша, переодень молодого отца. Он - с нами. Надюш, мы тебя сейчас тоже переоденем быстренько. Ты как?
– Она привычно взяла лежащую женщину за запястье и высвободила часы на левой руке, - частит. Но ничего. Ты не волнуйся. Поехали переодеваться.
– Оля, ты помнишь наш разговор, когда мы сюда приезжали первый раз?
– Помню, конечно. А что?
– Ничего. Потом скажу.
– Ну, давай! Ни пуха, ни пера, - Оля быстро наклонилась с Надюшке и поцеловала, - с богом, милая.
– Ну, вот... И что я должна сказать? Ты уж меня куда-нибудь в одно место определи. Или к черту, или к богу.
–
– Девушка, Вас, кажется, Ксюша зовут? Где у вас руки помыть можно?
– и Сашка вытянул ладони, с засохшей уже кровью, вперед.
– Саша, а что у тебя с руками?
– Это Надина. Мне бы ополоснуть...
– Надина? У нее, что - кровотечение?
– Ну, у нее же воды отошли... А что? Что-то не так? Так не должно быть?
– Не должно, Саш. У тебя сигареты есть?
– Вы же бросили?
– Откуда ты знаешь?.. Так есть или нет?
– Есть. Пойдем на улицу. Девушка, обычно кесарево сколько делают?
Девчонка оторвала глаза от прикрытой журналом регистрации книжки, и с гордым видом отличницы продекламировала:
– Обычно, операция длится 20 минут. Если нет осложнений. Но, учитывая подготовительный период: осмотр, подключение систем, вывод из наркоза, то - от часа до двух.
– Пойдем, покурим. А потом я организую нам кофе.
– Нет, иди руки мой, а сигареты мне дай. Я на улице тебя подожду.
– Хорошо, иди. Только не уходи больше, - он наклонился и чмокнул ее в нос, - я скоро.
...Ольга мерила шагами коридор, а Сашка, уставший время от времени ловить ее и пытаться успокоить, сел в кресло и стал ждать. Больше ничего не оставалось. Только ждать.
Двери лифта распахнулись, из него вышел Федор и прислонился к стене.
Ольга мгновенно бросилась к нему:
– Что? Федя, что? Кто родился?
– Девочка. Оля, а о каком разговоре шла речь? Что Надя тогда сказала?
– Сказала, что если девочка будет, то она хочет назвать ее Олюшка. А если мальчик - Федор. Федь, ты что-то не о том. Надя - как?
Федор поднял на нее глаза, в которых не было ничего кроме пустоты.
– Оля, можно я назову ее - Надежда?
– Федь, я думаю - вы с Надей это потом решите. Как прошло?
– Не решим, Оль - Надя умерла. У нее оказалась аллергия на наркоз. Мгновенная остановка сердца...
Утро следующего дня.
Ночь заливала щедро выплеснутыми чернилами окна. Изредка в окно заглядывал молодой месяц, вырвавшись из плена туч, еще с утра затянувших небо. Он, будто спрашивая, заглядывал в глаза Ольге: "Ты как?"- и снова, потеряв бдительность, тонул во мгле. А Ольга продолжала стоять в окна, забыв отдернуть тюль. Видимо так проще, не видеть своих глаз, наполненных болью. Боли было через край и ее надо было отдать ночи. Но весь сегодняшний день прокручивался и прокручивался в голове, вырывая застывшие черно-белые снимки...Ветер, рвущий ленты на венках и корзинах цветов...Раскисшую землю, лежащую унылым холмом рядом с ямой - последним приютом Надьки...Надюшки...Заплаканные и испуганные лица Надюшкиных девочек...Уныло курящего Петровича. Одну за одной...Фигуру Федора , прижимающего Надежду с своей груди и ежеминутно: то открывая угол одеяла , закрывающего ее мордашку, то спохватывающегося , что ветер ее разбудит , и вновь бережно накрывая ее...Руку Сашки, держащую за локоть... И раздражение. Хотелось стать рядом с Федором, закрыть собой Надежду от порывов ветра, но эта рука, прижавшая ее локоть к своему боку, удерживала от попыток.