Мозаика (в сокращении)
Шрифт:
Когда Дина родила первого ребенка, многие проблемы отошли на задний план. Родился сын. Карим был в восторге. Его семья прислала щедрые подарки.
Да, когда она снова захотела заняться бизнесом, у них с Каримом начались споры. Он хотел, чтобы она продала «Мозаику». А она пыталась объяснить, что «Мозаика» — ее детище, что она занимается этим не столько из-за денег, сколько потому, что не хочет быть просто домохозяйкой. Карим ее не понял. Вот тогда-то в доме появилась Фатма.
А несколько месяцев
Началось со звонка психолога из школы, где учился Джорди. Выяснилось, что Джорди приписывают «недозволенное проявление физического влечения» по отношению к другому ученику. Мужского пола. Обоих на три дня отстранили от занятий.
Первым ее желанием было заявить, что это нелепая ошибка. Но Дина промолчала. Подозревала ли она нечто в этом роде? Она все время убеждала себя, что Джорди — из тех мальчиков, которые поздно взрослеют, что его больше интересует учеба, что дети теперь другие — они уже не гоняются за одноклассницами, как предыдущие поколения.
Она никогда не обсуждала это с Каримом. Он и так постоянно обвинял ее в том, что она растит нюню, что слишком опекает первенца.
Дина поговорила со школьным психологом, и результат беседы ее слегка ошеломил.
— А вы отстраняете учеников от занятий, если они «проявляют физическое влечение» к лицам противоположного пола? — спросила она.
Педагог держалась с сочувствием, но твердо:
— Миссис Ахмад, уверяю вас, мы стараемся избегать какой бы то ни было дискриминации. Все дело в том, что степень выражения физического влечения была недопустимой… вне зависимости от ориентации.
— Ориентации… — задумчиво повторила Дина. Какое странное слово… Она взяла себя в руки и с трудом довела беседу до конца.
Господи, думала она, неужели это правда? Ее умный, красивый, тонкий мальчик… Нет, она не станет верить какой-то учительнице. Она должна сама во всем разобраться.
Из школы она поехала домой. Джорди вернулся в обычное время. Дина все поняла с первого взгляда.
— Наверное, тебе звонили из школы, — сказал он. — Мама, я как раз…
— Джорди, объясни мне, в чем дело.
Он был уже готов разрыдаться. Но вдруг рассердился:
— В чем дело, мама? Что тебе сказать? Что я пидор? Голубой? Гей? Потому что все дело в этом!
— Джорди, это все так… Я хочу сказать, ты в этом уверен?
— Да, мама. Я это понял еще лет в одиннадцать. Или в двенадцать. Я просто не мог… Это очень трудно объяснить. Ну, вспомни, как это было, как ты поняла, что тебе нравятся мальчики? Вот и со мной было примерно то же самое. — Он горько усмехнулся.
— Хорошо, — сказала она.
— Что — хорошо?
— Хорошо, — выговорила она, с трудом подбирая слова и моля Бога о том, чтобы подобрать их правильно. — Хорошо, начнем отсюда.
— Гей, мама. Это называется «гей».
— Джорди!
Она подошла к сыну и обняла его. Он все это время держал в руке рюкзак. Теперь рюкзак упал на пол, и он тоже обнял мать. Они долго стояли молча. Дина с трудом сдерживала слезы.
— Мам, держу пари, тебе хочется выпить.
— Ты выиграл, — улыбнулась она. — Ты что будешь?
— То же, что и ты.
Дина решила, что бренди пить не стоит, и заварила чай. Они сидели в гостиной. На город тихо опускались сумерки.
— Не буду притворяться, что я нисколько не расстроена, — сказала она. — Просто все дело в том, что я всегда желала тебе только самого лучшего, а…
— А у геев «лучшего» быть не может, так, мама? — Казалось, он опять готов расплакаться.
— Джорди, любимый мой, извини, если я говорю что-то не то. Я просто хочу сказать, что твоя жизнь будет сложной. И другой.
— Да, — грустно усмехнулся Джорди. — Другой. Можешь мне об этом не рассказывать.
И снова она попыталась подобрать нужные слова.
— Посмотри на меня, — сказала она наконец. — Я люблю тебя. И буду любить тебя до самой смерти, вне зависимости от того, что ты будешь делать. Кого будешь любить. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да. — Он потер глаза, попытался улыбнуться. — Наверное, придется сказать об этом папе. Я не собираюсь стыдиться того, какой я. С этим покончено. Бедный папа, — добавил он ласково, и это были слова взрослого человека.
В этот момент открылась входная дверь и в холле раздался голос Карима:
— Семья! Я дома!
— Мы здесь! — откликнулась Дина.
Вид у него был усталый — на работе, по-видимому, выдался трудный день. Он удивился, увидев их вдвоем в гостиной:
— Что у вас стряслось?
— В школе неприятности, — ответила Дина. И в двух словах рассказала, в чем дело.
Карим слушал ее, открыв рот от изумления. А когда она закончила, посмотрел на сына, словно ожидая, что тот разуверит его, скажет, что мать несет чушь.
— Это правда, папа, — просто сказал Джорди. — Я — гей.
Карим смотрел то на жену, то на сына.
— Это какая-то ошибка, — с трудом выговорил он.
— Нет, — ответил Джорди.
— Ошибки никакой нет, Карим, — сказала Дина.
Лицо ее мужа исказила гримаса. Сначала она думала, что он разрыдается, но потом поняла, что в нем поднимается гнев. И тут же поняла, что дело плохо.
— Если это правда, я не позволю тебе находиться в моем доме, — сказал он Джорди. — Это противно Господу. Это противно природе человеческой. Это мерзость, понятно? И я такого не потерплю! — Он перешел на крик.