Мозг ценою в миллиард
Шрифт:
Мидуинтер слез с тренажера, чтобы не проехать лишнего дюйма. Он потянулся за полотенцем, даже не глянув, там ли оно. Мужчина из горно-спортивной команды позаботился, чтобы оно оказалось на месте, потом натянул резиновую перчатку поверх белой перчатки на ручном протезе Мидуинтера. Генерал прошел в раздевалку и скрылся в душевой.
Сквозь шум воды донесся его громкий голос:
— Сегодня осталось только два типа умов. Первые хотят, чтобы все за них решало правительство, как за инвалидов. Им надо, чтобы все от пеленок до шляпы было сделано на какой-нибудь государственной фабрике, а тело закончило бы свой путь где-нибудь на
— Меньше всего меня волнует посмертное использование моего тела в качестве удобрения, — сказал я.
Мидуинтер не услышал или не пожелал услышать мою реплику.
— …Вторые считают, что каждый волен сражаться за то, во что он верит, — продолжал Мидуинтер. Шум воды прекратился, но старик не понизил голоса. — В это верю и я. К счастью, Америка пробуждается. Многие прозревают и присоединяются к нашей вере-.
Последовала пауза. Мидуинтер вышел к нам, закутанный в белый халат. С чмокающим звуком он стянул резиновую перчатку с протеза и бросил ее на пол.
— Меня интересуют только факты, — сказал он.
— Правда? Сейчас мало кто этим интересуется.
Мидуинтер говорил мягким голосом, но будто разрезал меня на очень маленькие кусочки.
— Институт Гэллапа провел опрос, показавший, что восемьдесят один процент американцев предпочитает коммунизму ядерную войну. В Британии, например, так думает только двадцать один процент опрошенных. Энергичные американцы поддерживают лидеров антикоммунизма. Время внутренних конфликтов прошло. Америка должна удвоить ассигнования на вооружения и вывести на орбиты мощные военные спутники. Русским следует дать понять, что мы ими воспользуемся в случае необходимости. Мы не можем прохлопать наше первенство, как это было в случае с атомной бомбой. Да, мы должны немедленно удвоить военные расходы. — Он закончил свою тираду, посмотрел на меня и заморгал. — Ты меня понял?
— Я понимаю, — ответил я. — Вы говорите о той самой Америке, которая отделилась от Георга III только потому, что шестьдесят тысяч фунтов стерлингов показались ей слишком большими затратами на военные нужды. Но если даже ваше предложение и будет принято, разве СССР не удвоит свой военный бюджет?
Мидуинтер похлопал меня по руке.
— Может быть. Но мы сейчас тратим на войну десять процентов нашего национального валового продукта и можем удвоить эту сумму без особых проблем. А СССР уже тратит двадцать процентов своего бюджета. Удвоив затраты, сынок, Союз вылетит в трубу. Ты понял, сынок, — он рухнет. Европа перестала прятаться за ядерной мощью дядюшки Сэма. Будьте пожестче, оденьте нескольких стиляг в военную форму. Сомкните ряды, бейте сильнее. Ты понимаешь меня?
— Такая позиция мне кажется опасной, — ответил я.
— Она и опасна, — согласился Мидуинтер. — В период между 1945 и 1950 годами красные распространялись по миру со скоростью шестьдесят квадратных миль в час. Наше отступление неминуемо ведет к угрозе войны. Поэтому чем быстрее в конце концов мы по ним ударим, тем лучше.
— Я, как и вы, предпочитаю факты, — сказал я ему, — но факты не исключают логику. Вы считаете, что лучше всего способствуете возникновению опасной ситуации, вскармливая на свои средства частную армию и ведя против русских необъявленную войну.
Он помахал здоровой рукой, и кольцо с изумрудом сверкнуло в холодном утреннем свете.
— Все правильно, сынок, — улыбнулся он. — Хрущев как-то сказал, что
— Мне кажется, — сказал я, — что подобные действия находятся только в компетенции правительств.
— Я уверен, что человек вправе бороться за то, что считает справедливым. — Глаз Мидуинтера снова дернулся в тике.
— Не спорю, может, и так, — кивнул я. — Но борьбу ведете не вы, а несчастные типы вроде Харви Ньюбегина.
— Притормози, сынок, — сказал Мидуинтер, — ты слишком круто берешь повороты…
Я посмотрел на старца и пожалел, что ввязался с ним в дискуссию. Я устал и боялся Мидуинтера, потому что тот не знал усталости. Он был храбр, могущественен и решителен. Политика обладает жесткой логикой телевизионного вестерна, а дипломатия — только средство проявления этой жесткости. Мидуинтер был грозен, он двигался, как борец наилегчайшего веса, уверенный, что в его команде — лучшие умы, которых можно купить за деньги. Ему не надо было оглядываться, чтобы убедиться, что армия американцев марширует за его спиной с малыми строевыми барабанами, дудками и большими ядерными дубинами.
Я находился в другой весовой категории. Но хороший агент должен быстро соображать и медленно говорить, поэтому я не торопился с ответом.
— Вы хотите защитить Америку, нанимая в Прибалтике мелких бандитов? Провоцируя насилие и субсидируя преступность в СССР? Разве вы не понимаете, что тем самым только укрепляете государственную власть и русскую милицию?
— Я говорю о… — громко перебил меня Мидуинтер, но теперь говорил я, не слушая его возражений.
— Хорошо, вернемся к Америке. Здесь вы еще больше помогаете русским, распространяя по стране фальшивые обвинения и ложные страхи. Вы позорите свой Конгресс. Вы позорите свой Верховный суд. Вы позорите даже президента придуманными подозрениями. Чем вам не нравится коммунизм? Тем, что русские не подчиняются вашим приказам. А я предпочитаю демократическую Америку с избирательными урнами. Еще я предпочитаю получать приказы от конкретного лица, а не по телефону. Телефону нельзя посмотреть в глаза, чтобы понять, не лжет ли он.
Я направился через спортзал мимо генеральского кресла, и единственный представитель горно-спортивной команды Мидуинтера уставился на меня в растерянности. Ему не дали приказа.
Но Мидуинтер быстро отреагировал и успел схватить меня за рукав здоровой рукой.
— Вы останетесь, — сказал он, — и выслушаете.
Я выдернул руку, но мужчина в свитере уже встал между мной и дверью.
— Скажи ему, Карони, — попросил Мидуинтер, — скажи ему, что он никуда не уйдет, пока не выслушает меня.
Мы уставились друг на друга.
— Хорошо, — наконец сказал я, — только не хватайте меня за рукав, а то запачкаете мой единственный выходной костюм.
— Вы устали, — мягко сказал Мидуинтер, — у вас сдали нервы.
Выражение его лица смягчилось. Теперь оно не угрожало, а призывало к примирению.
— Карони, — крикнул он, — принеси этому парню теплый костюм, ботинки, рубашку и все прочее. Проводи его в мой душ, помоги размяться. Он всю ночь провел в самолетах и машинах. Приведи его в порядок, Карони. А через час мы позавтракаем.