Мозг ценою в миллиард
Шрифт:
— Что значит «заметная»?
— Ну, во-первых, она красная, как почтовый ящик. Во-вторых, на капоте написано «Это радиофицированный «Роллс-Ройс» и, в-третьих, на заднем стекле надпись «Научись припарковываться, ты, свинья!»
Я сообщил Бесси, что за машиной Харви следят, и она соединилась с информационным отделом столичной полиции. Мы услышали, как полицейский автомобиль докладывал, что «объект движется через центр Лондона, по мосту Ватерлоо, по Ватерлоо-Роуд и через площадь «Слон и замок»… Бесси записала адрес, куда направился Харви.
Она передала мне адрес с несколько
— Это ваш…
— Мой адрес, — сказал я. — Да, если бы меня не вызвали, я бы именно там сейчас и находился.
Я срочно вернулся домой. Харви все еще названивал в дверь, а полицейский в штатском беседовал с ним, жалуясь, что тоже ждет меня, а я так задерживаюсь. Когда я появился, агент поинтересовался бумагами, которые якобы должен был забрать у меня, но я ответил, что они будут готовы не раньше завтрашнего утра.
— Хорошенькое дело, — сказал Харви. — Я столкнулся у двери с этим парнем, который пришел за документами. Поэтому я и понял, что ты должен вот-вот вернуться.
Я что-то буркнул, гадая, поверил ли Харви переодетому полицейскому. Пока он копался в моих книгах, я приготовил кофе.
— «Падение Крита», «История французской армии», «Кампания Буллера», «Оружие и тактика»… Ты что — помешался на солдатиках?
— Ага, — крикнул я ему из кухни.
— Дурацкое чтение, — сказал Харви. — Нет ли у тебя каких-нибудь книг для такого тупицы, как я?
— Таких в доме не держу, — ответил я и подал ему чашку кофе.
— Я ушел от жены, — сообщил Харви. — И никогда не вернусь обратно.
— Сочувствую.
— По крайней мере мне больше не придется беспокоиться о том, смогу ли я послать детишек в лагерь. — Он сдавленно хихикнул. — Ты знаешь, что я смылся из организации Мидуинтера?
— Знаю.
— Не могли бы твои люди, — он пошарил по карманам, — не могли бы твои люди…
Харви взглянул на меня.
— Что не могли бы мои люди?
— Приютить меня.
— Это невозможно, — сказал я. — В английских домах — американские домовладельцы.
— Я заплачу за аренду дома. Я передам им сведения о британской группе Мидуинтера. Фотографии… все.
— Я знаю все о североевропейских сетях Мидуинтера. Фотографии и так далее…
— Так, — сказал Харви, — понятно. Мидуинтер допустил тебя до Электронного Мозга. Данные и фотографии по телефону. Понимаю. Ну, в таком случае ты сможешь захватить всю группу, когда захочешь. Они меня ищут?
— Ты стал заботой моего начальства, Харви. Они не хотят ни нанимать тебя, ни арестовывать. Они просто желают, чтобы ты исчез. В неизвестном направлении.
Харви кивнул.
— Но когда ты скроешься, — продолжал я, — позволь мне все уладить. Военные и министерство на сей раз действуют заодно. Кто-нибудь из них окажется посмекалистей и… — Я пожал плечами и издал неприятный горловой звук.
— О’кей, — сказал Харви, — я дам тебе знать.
Он поднялся. На нем был один из тех очень английских твидовых костюмов, которые продаются только в Америке. Он пошарил в карманах, поочередно извлекая на свет ключи, кредитные карточки, скомканные бумажные деньги и запихивая все обратно.
— У тебя никогда не возникает ощущения, — отрешенно сказал он, — что
Он замолчал. Я ничего не ответил ему. Тогда он заговорил снова, скорее всего обращаясь к самому себе. Ему было безразлично — слушаю я его или нет.
— Женщины, все как одна, спокойны, неподвижны, со своими прическами и детьми. Спокойны. Очень спокойны. Как трава перед грозой. Перед ними будут проноситься другие мужчины, кто угодно, эти мужчины тоже будут пылать, но женщины останутся неподвижны и спокойны. — Он опять принялся что-то искать в карманах. — Что они делают со всеми деньгами? Моя жена глотает деньги, как соленый арахис, и никак не может насытиться. Деньги, деньги, деньги… Она больше ни о чем не думает.
— Что это? — спросил я.
— Лапка кролика. Говорят, она приносит удачу, — объяснил Харви, протянув мне жалкий высохший кусочек меха на косточке.
— Расскажи это кролику.
Харви кивнул. Он вытащил из бумажника помятую фотографию Сигне и посмотрел на нее. Наверное, чтобы удостовериться в ее существовании.
— Я должен поговорить с ней еще раз, — заявил он, повернув фото ко мне, чтобы показать, кого имеет в виду. — Она кричала, что больше не любит меня, но я знаю, что любит. Я увижу ее в Хельсинки и уговорю.
Я кивнул головой, но без энтузиазма.
— Тебе этого не понять, — сказал Харви. — Такое случается только раз в жизни. Ты посмотри, какие у нее волосы, какие гибкие руки, какая нежная кожа. Она — сама молодость.
— Это было у каждого из нас, — прервал я его восторги.
— Но не так.
— Не знаю…
— Я говорю серьезно, — перебил меня Харви. Очень мало, кто обладает этим качеством — молодостью, этим секретным достоинством. Меня самого это пугает. Она нежная, доверчивая, ранимая. Она — как раненый зверек. Я осмелился заговорить с ней лишь через несколько недель после того, как увидел в первый раз. Я возвращался домой и молился Богу, чтобы она полюбила меня. Пожалуйста, Боже, заставь ее полюбить меня. Пожалуйста, Боже, я тебя больше никогда ни о чем не попрошу, если ты заставишь ее меня полюбить. Даже сейчас, когда я ее вижу, то стою и смотрю на нее, как фермерский сынишка на высотные здания. В первый раз я увидел Сигне, когда она выходила из обувного магазина, пошел за ней и узнал, где она работает. Я слонялся рядом во время перерыва на завтрак и наконец однажды в ресторане заговорил с ней. Даже сейчас не могу поверить, что она полюбила меня. Я не могу в это поверить.
Харви отпил кофе.
Я вспомнил скептицизм Долиша и почувствовал удовлетворение от того, что прав в этом споре оказался я.
— Невинность, — сказал Харви. — Вот главное, что у нее есть, понимаешь? Для невинного все возможно. В его памяти не зафиксировано опыта, подсказывающего, что возможно не все. Понимаешь, невинность — это уверенность в том, что все позволено, а опыт — знание того, что уже запрещено.
— Опыт — это метод подтверждения предрассудков, — высказал я сомнительный афоризм.