Мозг во сне. Что происходит с мозгом, пока мы спим
Шрифт:
Он просто ожидал от них объективного рассказа вроде того, как дети описывают все то, что видят из окна автомобиля.
Фолкс также несколько раз в год тестировал дневные когнитивные навыки каждого ребенка. Ради этого он в течение первых трех лет эксперимента организовывал двухнедельный летний детский садик, чтобы непосредственно наблюдать за поведением детей в игре и общении. «Мы хотели как можно лучше узнать этих детей в их дневной обстановке, чтобы потом понять, какое это имеет отношение к их сновидениям, а также сравнить ребенка “дневного” с ребенком “ночным”», — рассказывает Фолкс.
Он сделал удивительные открытия, полностью противоречащие представлениям о природе детских сновидений как ученых, так и родителей. Полученные Фолксом
Сновидения детишек до пяти лет состояли в основном из коротких, обыденных, статичных образов; они часто видели различных животных или привычные действия, как, например, еду или отход ко сну. Вот типичный рассказ четырехлетнего мальчика по имени Дин: «Я видел, что я сплю и что я в ванне. И что я сплю возле киоска с кока-колой, там, откуда берут колу».
Между пятью и восемью годами рассказы становятся более сложными, в сновидениях появляются действия и взаимоотношения между персонажами, но до семи-восьми лет сам ребенок редко появляется в качестве действующего лица собственного сна. Например, когда Дину было шесть, он рассказал о сне, характеризующем возможности видеть сны на его этапе развития сознания: «Домик на озере Барбара. Домик маленький, и я заглянул в него. Мы с Фредди играли рядом с ним с игрушками и всякими другими вещами».
К восьми годам сны Дина стали более длинными, он уже стал их активным действующим лицом: «Моя семья — сестра и мама — и я собирались кататься на лыжах. Мы летели туда на самолете. Я видел самолет и людей и всякие разные вещи в аэропорту. Но я отвернулся и сел не на тот самолет и вместо этого полетел на Олимпийские игры. Я очень волновался, когда оказался на Олимпийских играх, потому что сел не на тот самолет. Я видел людей на Олимпийских играх, у них был факел, они катались на лыжах и все такое».
Сон, о котором рассказала сестра Дина, Эмили, когда ей было двенадцать лет, подтверждает то, о чем говорил Фолкс, — что после одиннадцати лет сны детей, как и сны взрослых, отражают их личные проблемы и эмоциональные заботы: «Я была в машине с двумя своими подружками и еще с одной девочкой и ее мамой, она была француженкой, и она везла нас домой. Она разговаривала с нами с французским акцентом. И там, на улице, было что-то мое, и я сказала им, что на улице лежит мое ожерелье. Мы остановились, и одна из подружек вышла, чтобы его взять. А ее папа, он тоже был в машине, просто уехал, и она осталась стоять посреди улицы.
Мы все в машине переглядывались, мы удивились. Под конец я расстроилась и даже разозлилась на него, потому что он оставил ее на улице совсем одну».
Противники Фолкса заявляли, что сбор отчетов о снах в лабораторных условиях искажает результаты — в домашних условиях эти рассказы могли бы быть совершенно иными. Команда исследователей из лаборатории Хобсона провела исследование на дому: родители получили 88 рассказов о снах от четырнадцати детей в возрасте от четырех до десяти лет. Родителям объяснили, что цель исследования — определить природу и частоту детских сновидений, что они не должны заставлять детей пересказывать сны, хотя в некоторых случаях дети должны были, лежа в кровати, несколько раз повторять себе: «Я запомню свой сон».
Такое происходило в течение пяти ночей, а всего исследование заняло тринадцать ночей подряд. Родители, будя детей по утрам или иногда среди ночи, записывали их рассказы на диктофон. Результаты этого исследования показали, что дети были способны подробно пересказывать свои сновидения, которые по
В ответ Фолкс заявил, что знания родителей о сути исследования — а большинство из них были образованными людьми из Бостона — повлияли на результаты: «Культурные условия, которые довлеют над родителями, в большинстве своем проживающими в районе Кембриджского университета, врачами и юристами, предполагают, что их дети должны “проявить себя” в любых тестах на развитие воображения, плюс к этому они испытывали специфическое давление со стороны исследователей, утверждающих, что детские сновидения также должны быть примерами этого развитого воображения». Фолкс сам провел исследования, продемонстрировавшие, что если в лабораторных условиях и на дому пользоваться одним и тем же методом получения рассказов о сновидениях, то их содержание будет мало чем отличаться. Другие критики теории Фолкса считали, что лаконичность и будничность рассказов маленьких детей объясняется их небольшим еще словарным запасом, неразвитостью соответствующих навыков — другими словами, их неспособностью точно описать, что они видели во сне. Но тесты Фолкса, проводившиеся днем и призванные выявить когнитивные способности детей, показали, что те из них, кто часто рассказывал о своих снах, отнюдь не обладали лучшей памятью, словарным запасом или описательными умениями, чем дети, редко описывавшие свои сны. Зато это тестирование показало другое: детишки, чаще рассказывавшие о снах, обладали более высоким уровнем зрительно-пространственных навыков, например, они лучше справлялись со стандартным тестом, когда им показывали изображение разноцветной конструкции, которую затем надо было воссоздать из кубиков. Фолкс пришел к выводу, что визуальное воображение развивается постепенно и является важнейшим условием сновидений.
Его выводы были подкреплены неожиданными результатами, полученными от двух из участвовавших в исследовании детей. Два мальчика из группы от одиннадцати до тринадцати лет при пробуждении в фазе REM редко рассказывали о своих сновидениях. И хотя у них были вполне приемлемые навыки запоминания и вербальные умения и они хорошо успевали в школе, они, однако же, демонстрировали ненормально низкий — характерный для пяти-семилетних детей — результат в тесте с картинкой и кубиками. «В их случае, в отличие от пяти-семилетних детей, речь шла не о том, что у них бывали сновидения, но они их не запоминали либо не были в состоянии описать. Скорее всего, они просто не видели снов, или их сны были неинтересными, незапоминающимися», — утверждал Фолкс.
Мнение Фолкса о том, что у детей до пяти лет еще нет необходимых для сновидений зрительно-пространственных навыков, подкреплялось исследованиями сновидений слепых, которые проводила жена Фолкса, когнитивный психолог Нэнси Керр. Те, кто потерял зрение в возрасте до пяти лет, крайне редко рассказывали о визуальных образах в сновидениях. Те, кто ослеп в возрасте от пяти до семи, иногда говорили о визуальных образах; те же, кто перестал видеть после семи лет, сохранили способность видеть в снах такие же визуальные образы, как и зрячие, они также могли описать внешность тех людей, которых встречали до того, как потеряли зрение. Поскольку Фолкс установил, что период от пяти до семи лет является решающим в развитии сновидений, он утверждает, что именно в этот период мозг обретает способность создавать зрительные образы без опоры на непосредственный перцептивный опыт. «Сновидение имеет отношение не к тому, как мы видим, а к нашей способности думать о людях, предметах и событиях вне прямой связи с их физическим присутствием», — говорит Фолкс.