Можайский — 4: Чулицкий и другие
Шрифт:
— Да. В большинстве случаев мы и впрямь ничего не увидим в свете этого прибора. Но в некоторых — увидим, и еще как! Во всей, что называется, красе!
— Как это?
— Существуют животные, — живо пояснил Саевич, — да и не только животные, — невидимые в темноте, но замечательно видимые в ультрафиолетовом свете. Направьте на них включенную лампу Вуда, и вы — уж извините — ахнете!
Кирилов недоверчиво потеребил усы, но спорить не стал.
— Для вас же, — Саевич повернулся к Чулицкому, — будет интересно другое: как сыщику.
— Я весь внимание! — левая бровь Михаила Фроловича изогнулась, но непонятно было, что это: ирония или
— В свете этой лампы видны остаточные следы человеческой крови!
Если и была в Михаиле Фроловиче ирония, ее как ветром сдуло: наш милый начальник Сыскной полиции уставился на Саевича с воистину ошеломленным видом:
— Шутить изволите?
— И в мыслях нет!
— Но ведь это — переворот!
— Безусловно.
— А где же взять такую лампу?
Саевич рассмеялся:
— Да ведь вы сами держали ее в руках!
Чулицкий окончательно растерялся:
— Я? — уточнил он, полагая, что ослышался.
— Вы, — безжалостно подтвердил Саевич.
— Когда?
— Тогда же, когда и проектор.
— Не было там никакой лампы! — закричал, багровея, Чулицкий.
— Была, была, Михаил Фролович! — продолжал наседать Саевич. — Вспоминайте: черная такая трубочка из прочного стекла. Странная на вид и назначения неясного!
Растерянность и гнев Чулицкого сменились явным смущением:
— Да, — был вынужден признать он, — такую трубочку я видел.
— Это и есть лампа Вуда, — добил Михаила Фроловича Саевич и удовлетворенно вздохнул.
— Но как же она работает? Она ведь совершенно не похожа на обычную электрическую свечу!
— Она и не является таковой. Точнее, не является обычной, хотя электричество для ее работы тоже необходимо.
— Куда же она вставляется? В фонарь?
— Нет. Хотя, наверное, к фонарю ее можно приспособить. Но вообще — в том виде, в каком она существует сейчас — в нее просто подают ток, чтобы вызвать разряд в парах ртути: колба — а лампа — это колба и есть — наполнена парами ртути.
— И в свете этой лампы можно увидеть кровь?
— Да, можно. Даже если кровь тщательно замыли.
— Чудеса! Когда же их можно будет купить?
Тут Саевич пожал плечами:
— Понятия не имею. Но думаю — скоро [33] . Вопрос лишь в том, где именно, в какой стране первыми наладят их массовое производство.
33
33 Саевич не сильно ошибся. Уже после Первой мировой войны такие лампы вошли в обиход. А если бы войны не было, они, возможно, появились бы и раньше.
— А где ее взял Кальберг? Не Вуд же самолично дал!
— Это, конечно, вряд ли. Тем более что ламп, как и линз для объективов, у Кальберга должно быть много. Вы же сами говорили, что все преступления однотипны, а значит, в каждом использовался проектор. Очевидно, что и лампа тоже.
— Получается, опять Молжанинов со своей фабрикой!
— Получается.
Теперь уже Чулицкий — как давеча Можайский — принялся бродить туда-сюда по гостиной, пока Саевич объяснял другим, зачем устроителям призрачных явлений понадобилась лампа мистера Вуда вкупе с чувствительной к ультрафиолету линзой проектора. Михаил Фролович Саевича не слушал, его занимали какие-то иные мысли: возможно, внутренним взором он прозревал грандиозные перспективы, открывавшиеся
Наконец, Чулицкий остановился и как отрезал, оборвав Саевича и разом вернув себе инициативу:
— Хорошо. Раз уж перипетии с проектором никого уже не интересуют, добавлю только одно: мы — там же, во дворе — опробовали его в действии!
Это заявление мгновенно вернуло Чулицкому всеобщее внимание.
— Но вы же не знали, как пользоваться лампой! — воскликнул Саевич, давая, однако, понять, что и он сгорает от любопытства.
— Не знали. Да и откуда, коль скоро мы не знали даже того, что это — именно лампа? — подтвердил Чулицкий. — Но менее наглядным наш опыт не стал!
— Расскажите!
— Мы — я и старший из надзирателей — вынули проектор из ящика и установили его на подставку: эдакое подобие треноги с регулируемой высотой. Отдельно пришлось повозиться с батареей из шести элементов [34] и проводами: все-таки влажность была высокой, шел снег, мы опасались устроить замыкание. А затем — зарядили одну из лент… Да-да! — немного отвлекся Михаил Фролович. — Во втором ящике мы обнаружили штук двадцать «транспортерных», как ранее выразился Александр Григорьевич, лент: каждая — с сотней заполненных снимками ячеек.
34
34 Михаил Фролович имеет в виду аккумулятор на 12 (примерно) вольт: ко времени описываемых событий элементы наиболее распространенных свинцово-кислотных батарей выдавали, как правило, 2,2 В. В автомобильных батареях использовались три элемента (6-ти вольтовые аккумуляторы), на судах — шесть, на разного рода подстанциях — сколько придется.
— Две тысячи снимков! — Инихов изумленно посмотрел на Саевича. — Вы сделали столько карточек?
Саевич кивнул:
— Намного больше, если уж говорить вообще. То, что вы видели здесь, — кивок в сторону кого-то из нас, у кого — уже не помню — находились изъятые Можайским фотографии. — То, что вы видели здесь, — вершина моих трудов, избранные произведения. Вообще же я сделал их более полусотни тысяч. Тысяч шестьдесят-семьдесят, как минимум!
Инихов сглотнул:
— Удивительная трудоспособность, — пробормотал он, отводя глаза.
— Да, но в основном, Сергей Ильич, это был хлам.
— Который, однако, использовали по назначению…
— Ну… да. Но в этом не моя вина: мы ведь уже договорились!
Инихов махнул рукой.
— Так вот, господа, — Чулицкий, — много ли, мало; виновен ли кто или нет — не суть. А суть в том, что едва засветилась лампа проектора, и едва — вращением ручки — лента пошла в затвор, в мглистом воздухе возник силуэт. Видно его было неважно, и все же Некрасов мгновенно узнал своего кошмарного посетителя. Я — должен признаться — тоже был впечатлен: даже средь белого дня, даже с неясными очертаниями он поражал до глубины души, до оледенения! Что же касается надзирателей, то они — оба — разом сдернули шапки с голов и начали усердно креститься! Насколько же сильный испуг эта штука могла вызывать в темноте, когда не составляло труда рассмотреть ее во всех подробностях?