Может — да, может — нет
Шрифт:
Уловив хриплые нотки в ее голосе, Слоун вдруг снова напрягся, и на его лице появилось выражение охотника, не спускающего глаз с добычи.
— Повтори, — глядя на нее горящими глазами, потребовал он и сжал ее запястья. Большим пальцем он начал гладить внутреннюю часть ее ладони, остальные же собственнически сцепил вокруг тонкой кисти руки. — Повтори это точно так же, как раньше.
Понимая, что говорила своим нормальным голосом вместо привычной рубленой скороговорки деловой женщины, она откашлялась и произнесла, как обычно, бойким, деловым тоном:
— Гораздо лучше. Вырезает
Слоун пристально смотрел на нее секунду, потом закрыл глаза и помрачнел. Его рука безжизненно сползла вниз и снова вцепилась в подушку. Подтянув ее к подбородку, он принялся мрачно наблюдать, как капли дождя бегут по окну.
— Ах, Слоун, что с тобой? — спросила Мелани в тот момент, когда он совершенно отключился. — Тебе стало хуже? — Она слышала, что выздоравливающие иногда впадают в депрессию, а мысль о том, что одинокий, жаждущий любви Слоун страдает, вызвала в ней внезапное желание прижать его к себе.
Мелани вздрогнула. Слоун Рейвентрол был не из тех мужчин, которых можно прижать к себе и приголубить. Она вышла из комнаты, совершенно потрясенная тем, что творилось в ее душе.
Несколько часов она занималась только Даниэлой, и только когда та наконец заснула, заставила себя проведать Слоуна.
Однако сделала это не сразу. Поставив на поднос сок, свое фирменное жаркое, бульон и домашние булочки с маслом, Мелани вошла в спальню. На этот раз пусть сам вернет ей поднос после еды…
Слоун, окруженный подушками, дремал, но, услышав, что она меняет ему воду в графине и ставит поднос рядом с кроватью, тяжело вздохнул и спросил:
— Как Даниэла?
— Хорошо. Она спит.
Он снова вздохнул, по-хозяйски подоткнул подушку под бок и печально поинтересовался:
— Ты когда-нибудь была влюблена, Мел?
Легкомысленным тоном Мелани ответила:
— Сотни раз.
Последовал очередной вздох. Слоун медленно повернулся, и у Мелани сжалось сердце от жалости, когда она увидела под глазами Слоуна круги. Он выглядел как человек, преследуемый неприятными воспоминаниями.
— Сядь, Мел.
Заметив ее нерешительность, Слоун хмуро проговорил:
— Черт побери, Мел. Чего ты боишься? Давай всего лишь немного побеседуем, как два взрослых человека. — Он отодвинул в сторону всех мишек и кукол, которыми его обложила Даниэла. — Вот сюда. Садись. Ты завладела моим лучшим контрактом, так, по крайней мере, поговори с тяжелобольным у его смертного одра.
С этими словами он потянулся за подносом и поставил его себе на колени.
— Ты заставляешь меня есть, я беспрекословно повинуюсь и за это прошу лишь о такой малости, как просто со мной поговорить. Сядь.
Для моральной поддержки Мелани схватила плюшевого медвежонка и присела на краешек кровати.
— Ты когда-нибудь была влюблена? — повторил он, с одобрением понюхал жаркое и взялся за ложку, одновременно бросив взгляд на тарелку с крепким говяжьим бульоном, в котором плавали морковка, сельдерей и лук.
— Конечно. Я любила, — ответила она с вызовом. — И была любима. Я взрослая женщина, в конце концов, Слоун, — твердо добавила она.
При слове «взрослая» Слоун
— Это хорошо, — пробормотал он, попробовав вкуснейший бульон. — Ты ведь была замужем? Я тоже… Должно быть, ты сильно любила парня, раз вышла за него. Или ты сделала это ради карьеры? Почему ты с ним развелась?
Мелани вдруг почувствовала себя скованно от бесцеремонных вопросов этого человека, так непринужденно копающегося в ее прошлом, и крепче прижала к себе медвежонка. Слоун с интересом исследовал содержимое супа, съел несколько ложек и стал выжидательно смотреть на девушку.
Она взглянула на него с растущим раздражением.
— Будь я проклята, если стану обсуждать с тобой свою личную жизнь! К чему метать бисер перед кабаном?
— Лучше сказать «перед неблагодарной свиньей», — поправил он и слизнул с губ жирную крошку от булочки. — Хочешь сперва задать свои вопросы? Так задавай.
— Долго ты был женат? — спросила Мелани, обдумывая сложившуюся ситуацию и наблюдая, как он покорно ест.
— Худшее время жизни. Это продолжалось два года моей дотридцатилетней эры. Последний прощальный поцелуй я получил тогда, когда проиграл своему лучшему другу в борьбе за продвижение по службе и обнаружил, что она — Ева — не смогла смириться с такой потерей. Да и с прекрасной, хорошо организованной жизнью тоже…
Мелани немного подумала, а потом сказала:
— Вот почему ты так рвешься в бой на работе.
— Может быть. Ладно, у тебя на лице написано, о чем ты хочешь спросить. Секс с Евой не был таким уж прекрасным. Все происходило механически: действовали только наши тела — ни музыки, ни волшебства, ни горения. Как вулкан без лавы.
— Горение? Лава?
Медленно кивая, он отпил сок и ответил:
— Горение. Я практически не был нужен Еве — во всяком случае, не в качестве того единственного мужчины, без которого нельзя жить, — обреченно пояснил Слоун. — Не спрашивай меня как, иначе я рассержусь, но я только недавно понял разницу, — добавил он изменившимся, глухим тоном. — У женщины, которой ты нужен, совсем по-другому бьется пульс, понимаешь, Мел? А когда ты до нее дотрагиваешься, прикасаешься к ее сущности, она… тает. Это чудо. Мужчине хочется лелеять ее и… любить по старинке, с головы до кончиков пальцев. Он начинает видеть ее то в образе невесты в подвенечном платье, то в образе матери своих будущих детей; в общем, его начинают манить к себе всякие замечательные мелочи жизни старой доброй Америки времен яблочных пирогов.
Мелани охватило странное предчувствие, что ее судьба уже стоит на пороге и только ждет последнего удара часов. Неужели во время болезни Слоун — большой, сильный Слоун — не переставал мечтать о настоящей любви?
Пока он тихо, полусонно продолжал говорить о наболевшем, она забрала у него пустой поднос и поставила его на столик возле кровати.
— У мужчин есть потребности, Мел, — бормотал Слоун, лаская подушку длинными опытными пальцами. — Для их осуществления необходим определенный тип женщин. Тебе не понять, но когда ты чувствуешь, что женщина как горячий шелк… Я не могу даже подумать о ней без того, чтобы не возбудиться…