«Может, я не доживу…»

Шпаликов Геннадий Федорович

Читая маяковского

Читаю – завидую, читаю – горжусь. Хорошая зависть эта. Вскормила земля великая Русь Себе по плечу поэта. Кажется, встает он: «Держи лапу, Сегодня занят. Завтра жду». — И громко Вселенной: «Сними шляпу. Я иду!»

«Так служим Отчизне…»

Так служим Отчизне, Что лучше не надо, — Семнадцать лет жизни, И восемнадцать парадов.

«Не смотри на будущее хмуро…»

Не смотри на будущее хмуро, Горестно кивая

головой… Я сегодня стал литературой Самой средней, очень рядовой [6] . Пусть моя строка другой заслонится, Но благодарю судьбу свою Я за право творческой бессонницы И за счастье рядовых в строю.

6

Отклик на первую публикацию.

Грустное

В это — серьезно верил, Возможно от простоты. Звонок неожиданный в двери. Я открываю — ты! Верить мне в это хочется, А факты кричат: не верь! Ведь чаще всего молочнице Я открываю дверь.

«Я тебя девчонкой…»

Я тебя девчонкой знал когда-то, А теперь расстроенной гурьбой Глупые, влюбленные ребята Вечерами ходят за тобой. Все понятно – так должно случиться, Раньше, позже, но пришел твой срок Уложить девчоночьи косицы В золотистый женственный пучок. Вспомнить здесь, по-моему, нелишнее, Как при виде этой головы Я тебя, знакомую, давнишнюю, Неожиданно назвал на «вы». А в конце концов открылось главное, Я узнал как будто бы вчера, Что какая милая и славная Девочка из нашего двора. И когда к тебе идут ребята, Мне смешно и грустно сознавать, Что тебя за косы драл когда-то, А теперь вот буду ревновать.

Редкое сновидение, или жалко, что не в жизни

Такое может случиться со сна, Простительно каждому, и понятно — Хорошее утро, вообще – весна, На стенах солнца яркие пятна. Небо за стеклами, синь высоты, Луж сияющие окружения. И конечно, являешься ты, Далекая во всех отношениях. Я удивленно шагнул назад, Что-то промолвил дрожащим голосом. Нет, несомненно – твои глаза, Твои пшеничные волосы. Мне незнакомое ранее платье, Воздушное, белое, кажется, бальное. Потянулся тебя обнять я, Не очень скромно и очень нахально. Думаю: сейчас хлестнет по щекам, Что-нибудь резкое скажет. А ты — видно, стала попроще-ка И улыбаешься даже. Шаг вперед, мы вдвоем. Полностью, а не отчасти… И так не вовремя сигнал «подъем!» Перерывает счастье. Сижу на кровати, опухший со сна, Ботинки невесело обувая… Как говорится, весна, Все бывает.

Десять лет

Загорелым, обветренным и босым Выскочил он под дождь. От современности — только трусы, А так – африканский вождь. Пренебрежительно глянул на нас, Вытер ладонью нос И пустился по лужам в дичайший пляс С удовольствием и всерьез.

Можайск

В желтых липах спрятан вечер, Сумерки спокойно-сини. Город тих и обесцвечен, Город стынет. Тротуары, тротуары Шелестят сухой листвою, Город старый, очень старый Под Москвою. Деревянный, краснокрыший, С бесконечностью заборов, Колокольным звоном слышен Всех соборов. Полутени потемнели, Тени смазались краями, Переулки загорели Фонарями. Здесь, остриженный, безусый, В тарантасе плакал глухо Очень милый, очень грустный Пьер Безухов.

Переулок

юности

Звон трамвая голосист и гулок, Парк расцвечен точками огней, Снова я пришел на переулок — Переулок юности моей. Над асфальтом наклонились вязы, Тенью скрыв дорожку мостовой. Помню, как к девчонке сероглазой Торопился я под выходной. Как, промокнув под дождем веселым, За цветущий прятались каштан, Девочка из сорок третьей школы И до слез смущенный мальчуган. Мне хотелось слез необычайных, Клятву, что ли, дать или обет. Этот дождь, короткий и случайный, Стал причиной близости к тебе. Знаю – случай ничего не значит. Но сегодня поздно пожалел, Что могло случиться все иначе, Если б дождь подольше прозвенел. Звон трамвая голосист и гулок, Парк расцвечен точками огней, Снова я пришел на переулок — Переулок юности моей.

Надоело!

Кажется, вырос годами и телом, Здоровый парень с взлохмаченной головой, Но сегодня вдруг захотелось Домой. Сердце кричит упрямо, Пусть слова у него другие, Раньше просто — Хочу к маме! — А теперь — Долой Киев! — Долой ваши порядки, Приказики и приказы. Сверху гладко, Внутри — зараза. Внутри то, что калечим, Год от года становится плоше, Злоба легла на плечи Тяжелой ношей. Злоба тугим захлестом Сдавила душу грубо, Освободиться просто — В зубы! Легче всего хрястнуть ломом, Здоровье и молодость — победители… Ну а дальше? Ты дома, Ро-ди-те-ли… Грустные лица, Плач тягучий… Этому не случиться Ни в коем случае. Снова и снова в поле зрения Стены напротив скучно-белые, Как все до омерзения Надоело. Болью мозг защемило, Словно один продираешься чащей, Каждый день – бритый затылок Впереди стоящего. Дрянь распорядка, придирки по мелочам, Противно, гадко, Срам! Серых дней лента. Начало длинного месяца, Товарищ планета Медленно вертится. Никак не влияет тоска, сожаления, На это небесное ускорение… В общем, можно сказать короче, Без злости и слов скороспелых — Родное училище очень Надоело!

«Я жил как жил…»

Я жил как жил, Спешил, смешил, Я даже в армии служил И тем нисколько не горжусь, Что в лейтенанты не гожусь. Не получился лейтенант, Не вышел. Я – не получился, Но, говорят, во мне талант Иного качества открылся: Я сочиняю – я пишу.

«Бывает все на свете хорошо…»

Бывает все на свете хорошо [7] , В чем дело, сразу не поймешь, — А просто летний дождь прошел, Нормальный летний дождь. Мелькнет в толпе знакомое лицо, Веселые глаза, А в них бежит Садовое кольцо, А в них блестит Садовое кольцо И летняя гроза. А я иду, шагаю по Москве, И я пройти еще смогу Соленый Тихий океан, И тундру, и тайгу. Над лодкой белый парус распущу, Пока не знаю с кем, Но если я по дому загрущу, Под снегом я фиалку отыщу И вспомню о Москве.

7

Песня из кинофильма Г. Данелии «Я шагаю по Москве» (1963; стихи Г. Шпаликова, музыка А. Петрова).

«Есть у раздражения…»

Есть у раздражения Самовыражение. Дверью – хлоп, И пулю – в лоб. Ах, как всем досадил! И лежит в гробу – костюм, Новые ботинки, Галстук на резинке. Две вдовы (Две жены) К случаю наряжены. Он лежит – уже ничей В ожидании речей. Караул! Караул! Вот почетный караул. Хорошо ему в почете, Жалко, ноги протянул. Говорю ему – привет, Ты – туда, а я – в буфет.