Мрачно-серые поцелуи
Шрифт:
— Ты же за этим пришла. Хотела узнать, что я чувствую к тебе, — поясняет Клаус. Ему до тошноты противно, что Кэролайн не приходила к нему раньше, а пришла только сейчас, когда уже не нужно. Майклсону больно оттого, что любовь его была ошибочной и Форбс не помогала ему в трудную минуту, что даже забыла о нем на десять лет, если не больше. В тот момент сердце Клауса разбилось, а тот, кто разбивает его, больше никогда не будет рядом.
— Нет, нет и нет! — отрицает вампирша, но сердце выдаёт. За столько лет она не научилась контролировать своё сердце, а значит Кэролайн ещё не бесчеловечна.
—
— Ты прав, — признается она. — Ты любишь другую, верно?
Форбс правда думала, что всегда будет нужна Клаусу, что тот будет постоянно любить ее — слова, которые ей говорил когда-то Никлаус все ещё остались в памяти. Она до сих пор не верит, что сердце его предпочло другую. Одна лишь мысль о том, что Кэролайн потеряла всех, кто любил ее, упустила своё счастье, болью отдаётся в груди. Сердце неестественно сжимается.
— Да, и я даже не знаю, люблю я её как мать своего ребёнка, или как женщину, или как друга, — без эмоций говорит Клаус. В глазах его пустота, как и в сердце. Каждый раз он хочет выпустить всех демонов наружу, но не делает, потому что не хочет видеть осуждающий взгляд Хейли. Клаус стал настолько жалок — руками готов хвататься за спасение, за неё, за Маршалл.
Громкий телефонный звонок прерывает их разговор и Клаус берет трубку. Сразу же отвечает, потому что буквами жирными написано «Хейли». И подписана она без всяких подробностей и фамилий, ведь девушка с именем «Хейли» у Майклсона одна.
— Да?
— Пап, — говорит Хоуп на другой стороне телефонного звонка.
У гибрида в тот момент сердце замедляется и он перестаёт дышать. Он слышит её голос, такой родной и дорогой. У Клауса улыбка тут же появляется, по-настоящему счастливая и Кэролайн в тот момент удивляется. Майклсон почему-то минутку молчит, боясь спугнуть дочь — произнести нечто гадкое, неправильное.
— Я хотел слышать твою маму.
— Я тоже. Мама пропала, пап.
— Я уже выезжаю, — говорит Клаус и бросает трубку. Телефон в его руке слегка трескается, потому что тот сжал его. Кэролайн беспомощно смотрите него.
— Я полагаю, мы прощаемся. До встречи? — как можно мягче говорит девушка, вставая с мягкого дивана, прямо напротив него.
— Больше не приезжай ко мне, — сдержанно бросает Майклсон. Встаёт и уходит прочь, лишь бы скорее найти Хейли и удостоверится, что все с ней в порядке.
Кэролайн обреченно выдыхает, щипает себя за руку в наказание того, что приехала сюда, сделала попытку. Она, конечно, думала, что чувства Никлауса изменились, но не настолько сильно. Слышала она о барменше Камилле и думала, что соперницей будет ей именно она, но никак не думала, что Хейли Маршалл будет той, кто отберёт у неё последнюю попытку обрести любовь. Форбс оставляет после себя сладкий аромат цветущих роз, небольшую записку на столе и уезжает обратно.
========== //3// ==========
Клаус находит ее в
— Хейли. — трясёт ее за плечи, а она не отвечает, не дышит совсем. Краем уха он улавливает что-то схожее с сердцебиением — надежда есть. — Хейли!
Клаус везёт ее в их с Хоуп дом. У дочери сердце сжимается и она бросается к матери, обнимает, просит очнутся и он еле сдерживает чёртовы слезы. Майклсон прокусывает запястье, пытается протолкнуть собственную кровь через крепко сжатые зубы. Глоток — ничего не меняет, глоток — все остаётся так же, глоток — и Хейли Маршалл вдыхает воздух, который режущей болью проходит через легкие.
— Мама! Мамочка! — и Хоуп понимает, насколько глупа была, когда спорила с ней, препиралась. Знает, что поступала плохо, но черт его дери, осознавать сейчас — поздно. — Ма-а-м, — у пятнадцатилетней девочки слезы рекой, руками хватается за худое тело матери, как за спасение. Не верит она, что Маршалл конец.
— Хоуп, — еле говорит Хейли, глаза которой полуоткрыты — веки кажутся неимоверно тяжелыми. Руки тянет к дочери, а потом небрежно заправляет прядь ее волос за ухо. — Не плачь, — выдыхает Маршалл, окончательно откидываясь.
— Нет! — завывает Хоуп.
Маршалл дышит тяжело-тяжело, полной грудью воздух набрать не может. Руки трясутся, а тело раз в два часа от судорог сводит. По всему телу у неё боль неимоверная, будто уже горит в аду. Хейли видит рядом сидящего Клауса и Хоуп.
— Я люблю тебя, милая, — произносит дрожащим голосом Маршалл. — Будь счастлива и люби, пока это возможно.
Хоуп кивает, непонятно бормочет «обещаю-обещаю, мам». Клаус почему-то думает, что ещё пару минут и он разрыдается, самым настоящим образом. Рукой Майклсон берет ее худую руку и проникает в подсознание — надоело, больно смотреть ему на то, как в конвульсиях Хейли содрогается, как от боли корчится. Он сотворит для неё иллюзию счастливого мира, попрощается лично, как делал с Камиллой, только он уверен, что с Маршалл все будет иначе. Клаус создаёт мир, где все тихо, они сидят в этом же доме, только без Хоуп. Перед ними стол с шампанским и свечами.
— Решил попрощаться именно так? — хмыкает Маршалл. Даже в предсмертном состоянии она язвит. Не в ее стиле плакать и рыдать.
— Никогда не думал, что ты погибнешь раньше, чем я, — заявляет гибрид и подходит к волчице. — Я дурак.
— Конечно, — моментально вставляет девушка.
— Дурак, потому что не говорил раньше, что люблю тебя. Знаешь, ты всегда нравилась мне, а затем я полюбил тебя. Я врал себе и всем, что люблю тебя только как мать своего ребёнка, но, как же жалко это признавать, я люблю тебя как женщину в которой нуждаюсь ежеминутно. Ты — единственная и неповторимая, таких как ты я не встречал. Ты — бриллиант, а остальные лишь дешёвые безделушки.