Мрачные ноты
Шрифт:
— Чем вы жертвуете для него в обмен на практику?
Улыбка сразу же опадает, когда девушка понимает, на что я намекаю.
— Ничего! Он самый добрый человек на свете. — Она вздрагивает. — Без обид.
— Нам обоим известно, что я вовсе не добрый человек. Продолжайте.
Она прикусывает губу, вновь улыбаясь, подергивая уголки своих губ.
— Он очень старый и упрямый, и отказывается принимать лекарства. Поэтому Стоджи заключил со мной сделку. Если я выучу «Исламей», он будет принимать свои таблетки без моего занудства. — Она пожимает плечами. — Это заняло
— Посвящение.
— Мои пальцы до сих пор болят. — На ее лице растягивается улыбка.
— Привыкайте к этому. Пока вы красиво исполняли эту пьесу, она не была идеальной. Для тренировки более правильного нажатия на черные клавиши, мы начнем с этюда Шопена №5 Сочинение 10.
Когда она вытаскивает ноты и погружается в этюд, я не отодвигаюсь и не даю ей пространства. С неохотой позволяю какую-либо свободу действий для Айвори.
Я сидел этим утром рядом с Прескоттом Ривардом на импровизированной сессии с его репетитором по гитаре. Затем несколько раз с другими лучшими музыкантами в Ле-Мойн. Их талант впечатляет, но ни один из них не является столь опытным или музыкально развитым, как Айвори Вестбрук.
Я намерен помогать ей в дальнейшем развитии. Оттачивать ее мастерство и дисциплинировать Айвори, извлекая из этого любую каплю удовольствия. Но я не могу дать ей то, чего она хочет. Мне необходима эта работа, а это значит, что будущего в Леопольде для нее не существует.
Глава 13
АЙВОРИ
– Я собираюсь поступить в Леопольд.
– Прекращаю писать маркером, вдавливая его кончик в доску, когда звук скрипящих ботинок мистера Марсо приближается сзади.
Его тень появляется позади меня, а дыхание колышет мои волосы. Его шепот, как атласная лента, скользящая по моему плечу.
– Меньше разговоров, больше дела.
Этот день всего лишь пятый в школе, а я уже распланировала, какими способами убью его.
Мне хочется испортить его кофе, чтобы начать сегодняшний частный урок с наказания. Хотя я совсем забыла о том, как в первый день прервала его, а мистер Марсо был счастлив напомнить мне об этом, зажав в моей ладони маркер и указав на доску на стене.
Я хочу задушить его этим же отвратительным желто-цветочным галстуком за то, что он заставил меня написать бесконечное количество раз «я не буду тратить время мистера Марсо».
Гневно строчу большими буквами еще одно предложение и говорю:
– Мне семнадцать, а не семь.
Шлепок.
В районе бицепса руки разливается острая обжигающая боль. Я потираю кожу второй рукой.
Хочется вырвать дирижерскую палочку из его пальцев и вонзить ему в горло. Потому что... Где здесь оркестр? Нет ни одного, однако он крутит эту чертову штуку, как Ферекид из Патр (прим. пер.: Ферекид из Патр, известный в Древней Греции как «Задаватель ритма». Согласно историческим источникам, еще
– Мы оба впустую тратим время, - я мямлю, царапая другое предложение, в котором говорится обратное.
Шлепок.
Жара распространяется по спине прямо над копчиком. Ублюдок, это больно. Но это также терпимая боль. Если бы кто-нибудь поднял надо мной этот предмет - Лоренцо или Прескотт, например, - я бы огрызнулась и бросилась с кулаками. Но это мой наставник, и я хочу угодить ему. Пока помышляю о его смерти.
Я хочу вернуть того учителя, которым он был три дня назад. Того, кто так нежно коснулся моего лица и сказал, что выступление тронуло его. Куда делся этот парень?
Возможно, это моя вина. Я всю неделю находилась вне себя от страха. И больше не смогу избегать Прескотта. Его домашнее задание выполнено, а я словно комок нервов и гнева. И, начиная с завтрашнего дня, буду все выходные находиться дома. Два дня с Лоренцо, озлобленным из-за того, что он не мог меня выловить на протяжении всей недели.
– Что я говорил по поводу лишних вопросов?
– Шаги мистера Марсо слышны позади меня, мне становится страшно от его ледяного взгляда.
Если бы я знала его лучше - а дело в том, что я вовсе его не знаю, - то подумала бы, что ему это нравится.
– Вы говорили о том, что задавать вопросы учителю - худшее правило из истории правил.
Я напрягаюсь в ожидании ещё одного шлепка, но ничего не происходит.
Мужчина опирается плечом на неисписанную часть доски, находящуюся рядом со мной, его руки за спиной, а на лице красуется ухмылка.
– Я перефразирую. Не сомневайтесь в моих методах.
– Его пристальный взгляд направлен на доску.
– Сотрите последние пять предложений и пробуйте снова манерой написания семнадцатилетней девчонки.
Я со злостью нажимаю ластиком на доску и начинаю все сначала.
– Я могу писать и говорить одновременно, и я хочу поговорить о Леопольде.
– Вы недостаточно хороши для Леопольда.
Я оборачиваюсь к нему, моё сердце стучит, отдаваясь в ушах.
– Вы сказали, что моя интерпретация «Исламея» была чрезвычайно страстной и ошеломляющей.
Стоя в паре шагах от меня, он наблюдает со скучающим видом и полуприкрытыми глазами.
Устал? Не выспался?
Мистер Марсо пожимает плечами вполсилы.
– Это бессмысленная, сказанная мной болтовня, о которой теперь я сожалею.
Поток ярости врезается в моё тело, заставляя содрогаться от злости. Мои руки сжимаются в кулаки, и прежде чем действие доходит до моего разума, я поднимаю маркер и бросаю его. Прямо ему в лоб.
Он отскакивает от хмурого лица учителя и катится по полу, минуя модные ботинки от Дока Мартенса. Эмерик смотрит на маркер, потрясенный и ужасающе неподвижный, прежде чем отбрасывает через стол дирижерскую палочку и обдает меня холодом своих ледяных глаз.