Мрачный залив
Шрифт:
Я понимаю, что отношусь к этому не совсем рационально. Что раздражаюсь совсем не на то, на что следовало бы, замечаю слишком много всякого и даю повседневным вещам слишком много власти над собой. Не знаю, виноваты ли в этом гормоны или просто осознание того, в какой мир я собираюсь привести это крошечное чудо – ребенка. По крайней мере, мы с Хави будем любить этого ребенка. Однако до безопасности еще как до Луны пешком.
Я перегоняю свою машину к боковой дороге, которую заметила по пути сюда; там паркую ее и оставляю мигать переносной проблесковый маячок на крыше – на тот случай,
– Тут наверняка живет эта поганая амеба, которая жрет мозги, – говорит он.
Я удерживаюсь от того, чтобы сказать, что для него не будет никакой разницы.
Пусть даже этот человек мне не нравится, свое дело он знает. Закрепляет цепи, морщась, когда ему приходится наклоняться и окунаться в воду. Ругается так же проникновенно, как многие люди молятся. Потом выбирается на берег, и когда поскальзывается, помощник шерифа протягивает ему руку. Нам придется задокументировать это все, но толку-то? Водитель достает из кабины грязное полотенце и вытирается, но это не избавляет его от зеленой слизи, прилипшей к одежде. Усевшись за панель управления, он начинает работать.
Надо сказать, что работает он хорошо. Медленно, аккуратно вытягивает машину, соотнося ее вес и вес своего грузовичка, учитывая давление воды. Шестеренки скрипят. Я тоже скриплю зубами и едва удерживаюсь, чтобы не сказать ему: «Обращайтесь с этой машиной так, словно в ней ваши собственные дети», – но даже не знаю, много ли эти слова будут для него значить. Просто хочу, чтобы в этом кошмарном процессе присутствовала хоть капля уважения.
Мой телефон жужжит; я достаю его и проверяю: звонит Хавьер. Чуть слышно вздохнув с облегчением, я принимаю звонок и сразу же чувствую, как все облегчение испаряется под давлением этого места и этих обстоятельств.
– Привет, Хави. Я тебя люблю.
Теплый баритон Хавьера Эспарцы прокатывается сквозь меня, словно волны летнего жара, и это очень приятно сейчас в этом холодном сыром месте. Он говорит с легкой хрипотцой:
– Я тоже тебя люблю. С тобой все в порядке?
Раз Хави задает такой вопрос, должно быть, в мой голос прокрался ползучий ужас. Я делаю усилие, чтобы отогнать это ощущение.
– Да, – отвечаю. Это звучит убедительно. – У тебя сейчас уже поздно или еще рано?
Я не знаю, куда его в этот раз отправили на тренировочный сбор морской пехоты, длящийся несколько недель; я часто этого не знаю. Так для него безопаснее. Сейчас он – один из морпехов, которых могут загнать куда угодно.
– Querida [3] , там, где я сейчас, уже позднее утро. Я забыл, что у вас еще рано, но выбирать не приходится; эфирное время у меня именно сейчас. – Хави уехал только несколько дней назад, а я уже скучаю по нему так, словно он отсутствует целый год. – У вас там все в порядке? Судя по звуку, ты не дома.
– Я на месте происшествия, – отвечаю я ему. – Я… – Нужно ему сказать. Но сейчас, когда он позвонил, мне не хочется этого делать. Я чувствую себя слабой и неспособной что-либо сделать,
3
Любимая (исп.).
Бросаю взгляд на Доуга, который снова укрылся в своей машине, включив обогреватель. Коронер стоит поблизости. Я отхожу на пару шагов, потому что лебедка эвакуатора опять издает металлический скрежет. Мой взгляд прикован к машине, медленно выползающей из пруда. Задний бампер вспарывает поверхность воды, следом появляется крыша легковушки. От нее разбегается ленивая рябь. – Я должна сказать тебе кое-что, – произношу я и отхожу еще дальше от шума, от посторонних ушей. – Я не уверена, что сейчас правильный момент, но… я не хочу ждать. Хавьер… я беременна.
На этот раз пауза затягивается так, словно сигналу требуется время, чтобы покрыть расстояние между нами. Как будто Хави не просто далеко от меня, но и лишился дара речи.
– Погоди, что? Ты… Кец! О господи! – Радость в его голосе наполняет мою душу, прогоняя прочь холод и одиночество. Мне кажется, будто я вдруг оказалась под яркими солнечными лучами. – Кец, маленькая моя, у нас будет ребенок… – На последних словах его голос дрожит. Большой сильный морпех готов расплакаться. – Ты в порядке? Правда? Черт, как жаль, что я не с тобой сейчас… Как бы я хотел быть рядом с тобой!
– Будешь, – говорю я ему. – Я в порядке. И ребенок тоже. Через пару дней иду на прием к врачу. Я перешлю снимок УЗИ на твой телефон, чтобы ты мог увидеть, когда тебе снова позволят включить его. – Сейчас его телефон почти постоянно выключен – по соображениям безопасности, конечно.
– Кец… – Тон его становится мрачным. – Что-то по голосу не похоже, чтобы ты радовалась. Ты рада?
– Очень, – заверяю я, вкладывая в это слово искренние эмоции. – Я очень хотела этого. Просто… меня вызвали на очень тяжелое происшествие. Трудно от души радоваться, когда случается такое.
– Милая, мне очень жаль… Делай то, что должна делать, Кец. Я люблю тебя. Всегда.
– Я тоже тебя люблю. – На несколько секунд я затягиваю это молчание, теплое и нежное, потом вижу, как эвакуатор наконец делает финальное усилие, и передние колеса легковушки тоже оказываются на скользком берегу пруда. – Береги себя, Хави. Ради меня и ради ребенка.
– Ты тоже береги себя. Отдохни, когда сможешь… – Связь прерывается посреди последнего слова. Я привыкла к этому; там, куда его отправляют, иногда и вовсе нет связи. Мне повезло, что он вообще сумел позвонить.
Теперь, когда его голоса нет со мною, предрассветный холод кажется еще злее. Я медленно выдыхаю, стараясь избежать появления белого облачка пара, и смотрю, как шины легковушки обретают сцепление с берегом. Она наконец-то полностью вытащена из воды. Водитель эвакуатора оказался профессионалом – в такой глуши и в такой час трудно было ожидать чего-то подобного: сумел полностью вытянуть машину на дорогу, и теперь отцепляет буксировочную цепь и отгоняет свой эвакуатор подальше.
– Мне подождать? – спрашивает он. Не у меня, конечно же, – у помощника шерифа.