Мрак в конце тоннеля
Шрифт:
– Никуда он не денется, его машина здесь, – не очень уверенно сказал я.
Я понимал, что нужно что-то делать, куда-то идти, у кого-то что-то спрашивать, но мысли терялись в глухом вакууме моего сознания. Все-таки я еще не совсем пришел в себя после гипноза.
– И квартиру я его знаю…
Да, надо ехать к нему домой. Возможно, мы его там поймаем. А машина пусть стоит…
– Давай, садись! – показал я Вике на переднюю дверь.
Ну вот, кажется, растормозилась моя голова. И тяжесть в ногах исчезла, и мелкая дрожь больше не беспокоила мои руки.
– Я домой иду, смотрю, твой микроавтобус. Открываю дверцу, а там этот… Ты руки ему тянешь, а у него наручники… Я закричала, он выскочил из машины, а ты никакой, как будто мешком пришибленный…
– Это гипноз. Я ему руки за спиной сковал, голову задрал, чтобы на меня не смотрел. А он все равно меня переиграл. Ты, Платон, самый-самый. Платон, Платон…
Я вдруг почувствовал, как мое сознание окутывается дурманящей дымкой. Мне пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения. Кто бы сказал, не поверил, что мое собственное имя может подавлять мое сознание. Видимо, такую блокировку в нем оставил Гога… Знал же, что нужно его опасаться, а все равно попал как кур в ощип.
А ведь Гога уже наручники на меня надевал, и неизвестно, чем бы все это для меня обернулось, если бы не Вика. Вернее, известно. Отправили бы меня в подземелье и заставили бы рыть ходы для подземной паутины…
– Да, а почему ты домой шла? – спохватился вдруг я. – Мы же договорились, что ты меня будешь ждать…
– Договорились. Но я ненадолго. Думаю, маму проведаю, скажу, что у меня все хорошо, и к тебе…
– Не так уж все у нас хорошо. Гога на свободе и вряд ли еще раз попадется мне в лапы. Ничего, у нас есть еще одна зацепка: моя жена…
Я напряг память, пытаясь вспомнить, говорили мы с Гогой про Костю или нет, но Вика сбила меня с толку.
– Твоя жена?! – ошеломленно воскликнула она.
– Да. Она сейчас на Маршалловых островах отдыхает, с одним типом…
– И ты позволяешь ей с кем-то отдыхать? – с обидой и презрительным удивлением спросила она.
– Ну, не то чтобы позволяю…
– Значит, она с кем-то закрутила, а ты ей со мной решил отомстить?
– Нет, не с тобой, а с Ирой.
– Это кто такая?
– Вторая моя жена… Потом была третья… Сейчас я холостой. И в поисках.
– В поисках чего? – успокаиваясь, спросила Вика. – В поисках приключений?
– Да нет, приключения сами меня находят. Видно, магнит у меня в одном месте. А тебя я уже нашел… Ты не должна сегодня идти домой, опасно здесь. У меня оставайся.
– Где бы ты сейчас был, если бы я не пошла домой?
– Окопы рыл бы.
– Какие окопы?
– Образные. Но реально. И своими руками, киркой и лопатой. Если бы не убили…
Я не стал пересказывать Вике свой разговор с Гогой, а просто дал послушать его на диктофоне в записи.
К сожалению, мой штатный диктофон Гога утащил с собой, но разговор я записал еще и на телефон. Качество воспроизведения не самое лучше, но лучше что-то, чем ничего. Во всяком случае, Вика все поняла.
– Валера
– Да, но попробуй его найти.
– Он где-то в бункере, там, наверное, секретная лаборатория была… Сами мы его не найдем. Милицию нужно подключать, МЧС…
– Не все так просто. Но попробовать можно, – кивнул я.
Действительно, своими силами Валеру и его товарищей по несчастью нам не вытянуть, но если за дело возьмутся силовые и спасательные структуры, толк будет. Если, конечно, мне поверят…
Швабра с мокрой тряпкой бодро ходила по дощатому полу, боевитая техничка угрюмо и выразительно глянула на меня, заставляя поднять ноги.
Невольно вспомнился старый бородатый анекдот про театр. Идет спектакль, актеры играют, но во втором акте вдруг появляется уборщица и начинает мыть полы на сцене. Режиссер пытается ее прогнать, но та ни в какую. Понимаю, говорит, что у вас тут представление, но у меня рабочий день на исходе, и я не могу ждать, когда вы тут закончите…
И здесь примерно та же ситуация. Я хоть и в прокуратуре нахожусь, в кабинете у Мурзина, но театрализованное представление в самом разгаре.
– Вот вы мне здесь пытаетесь что-то доказать, а сами даже не понимаете, что происходит, – сказал он со снисходительной усмешкой, когда уборщица, наконец, исчезла.
Он включил запись нашего с Гогой разговора, вернее, вытяжку из него.
– А стали необычными? – мой голос.
– Психогенное зомбирование? – снова мой.
– Психотропное? Техногенное? – опять мой вопрос.
– Чем вы им помогаете? Дезоморфином? – и здесь я.
– Зачем вы ходы роете? Бункеры между собой объединить хотите?
– Зачем вам все это? Паутину под Москвой вьете?
– Под казино, да?
Мурзин выключил диктофон, насмешливо и свысока посмотрел на меня.
– Это называется, оказывать давление на подследственного. Вы, Платон Григорьевич, сами задаете вопросы, сами же отвечаете на них, требуя, чтобы Георгий Михайлович соглашался с вами. И он соглашался. Он говорил вам то, что вы хотели слышать… Но и это еще не все, – грозно нахмурился следователь. – Во-первых, гражданин Калистратов – не подследственный, а вы не должностное лицо, чтобы его допрашивать. Вы нарушили закон, устроив ему допрос. А во-вторых, вы представили мне смонтированную запись вашего с ним разговора. Здесь нет угроз, которыми вы на него воздействовали. И не слышно, как вы его избивали…
Что верно, то верно, запись я подчистил, чтобы не подставляться под статью Уголовного кодекса. Но дело в том, что Гога, он же Георгий Михайлович Калистратов, подстраховался и накатал жалобу в прокуратуру. Так, мол, и так, некий гражданин, владелец такого-то микроавтобуса, затащил его к себе в машину, избил, заставил отвечать на сумасшедшие вопросы, требуя такие же сумасшедшие ответы. Прошу принять меры и все такое прочее…
– Это неправда, – у меня не было иного выхода, как все отрицать.