Мрак
Шрифт:
Когда я уже всерьез подумывал идти искать непутевую секретаршу, а возможно — и начать приводить в исполнение удушение, она все же появилась. Умытая, свеженькая, как огурчик, и даже почти не похожая на алкоголика. Даже голову умудрилась как-то помыть, в ледяной-то воде.
— Что? — Она уставилась на меня, смотрящего максимально укоряющим взором. — Я пока воды нагрела, пока нашла тазик, пока отмыла его! Это вам хорошо, вы же как обезьяны, подмышки помыли и вперед, за бананами!
От такого напора я аж поперхнулся. Еще вопрос, как ее дневальные не погнали, мы же тут
— Пошли уже, горюшко. Нам еще пилить бог знает сколько, а еще бы перекусить неплохо, пока кормят на халяву…
На завтрак мы успели. Сегодня там подавали сечку, от одного взгляда на которую аппетит пропадал навсегда, горячую сладкую бурду под кодовым названием “чай” и хоть что-то съедобное — очень вкусный белый хлеб с маслом и вареное яйцо. У меня так даже все в двойном размере, ибо Ксюша посмотрела на это все, покривила высокомерно личико и умчалась в соседнее кафе, оно же чипок, если старое название еще в ходу. Правда, в ее защиту стоит сказать, что сначала спросила, сколько может потратить патронов. На что я разрешил использовать не больше одного магазины ПМ-вских, благо их у нас было сильно с запасом, при том, что сильно этой пукалкой не повоюешь.
Под чисто армейский завтрак накатила легкая ностальгия, даже чай не казался таким уж омерзительным. Даже на секунду мелькнула мысль все же взять чертову сечку, для полной гармонии. Но быстро прошла, хвала Юпитеру. Или Юпитер был уже? А, черт с ним.
Доев, поднялся, унес разнос и глухо выматерился. Ксюша, создание ада, благоразумно оставила все свое барахло, кроме автомата и пистолета, тут, очевидно поленившись переть это все в кафе. И что-то я сомневаюсь, что она вернется сюда за ним, по-любому будет сидеть там и ждать, пока я не принесу. Ведьма. Однозначно. Только что не рыжая, но глаза точно ведьминские, зеленющие.
Покряхтев, забросил на себя свое имущество, кое-как пристроил вещмешок и рюкзачок девчонки и направился к выходу. Застал секретаршу, сидящую за кружкой весьма ароматного кофе, уже доедающей какое-то пирожное. Вот молодцы местные, вокруг черт знает что, а тут нате вам — пироженки, кофеек свежесваренный. Впрочем, тут же одернул себя — даже если все совсем везде навернется, это совсем не повод отказывать себе в маленьких удовольствиях. Коих итак в жизни, особенно теперь, совсем небогато, кстати…
Сбросил сумки на пол, отобрал с боем кофе и сделал глоток, зажмурившись — и вкусно, и чтобы Ксюша глаза не выцарапала. Потом все же отдал назад, сходил и заказал такой же в таре с собой. В оплату попросили всего два “Калашовских” патрона или четыре “Макаровских”. Отсчитал вторые, ибо опять же — не жалко..
На пути обратно увидел влетевшего внутрь старого знакомца, Папая. Был он лохмат, небрит и, в целом, выглядел несколько пугающе. Огляделся мутным взором, поводил носом и безошибочно навелся на меня. Ну да, еще в той жизни у него нюх был как у хорошей собаки.
— Дай! Дай! А то придушу и скажу, что так и былО! — Это недоразумение подлетело ко мне и пыталось отобрать честно купленный кофе, который я всячески укрывал своим телом.
—
— У меня не на что! — Пролаял Папай. — Я человек государственный, да не чиновный, нас всегда в черном теле держали, вот и сейчас не балуют!
— Ой трепло! — Простонал я, сдаваясь. Картонный стаканчик в мгновение ока исчез в огромной клешне захватчика. — Вот ставлю тельца против яйца, что ты опять всю зарплату пропиваешь да на шл… на дам с низкой ответственностью спускаешь!
Вчерашний разговор я, само собой не забыл. И то, что Папай — на самом деле, не такой уж одноклеточный, тоже понимал. Но эта информация была новой и размытой, а годами привычный стиль общения так быстро не меняется. Да и не видно, что сам Папай изменил поведение, по крайней мере, на людях. Понятно, что это маска, но кто у нас нынче всегда такой, какой он есть? Вот и я не знаю. Хорошо, если масок хотя бы три — когда человек один, когда с близкими и когда со всеми остальными, но у абсолютного большинства людей этих масок гораздо больше. Я вот тешу себя надеждой, что мои образа не кардинально разные, но черт его знает, как оно снаружи…
Вот и маска Папая, та, которая “не в кругу прям своих”, она все такая же, как и годы назад. Был случай убедиться, что где-то там, под коркой недалекого придурка-балагура, сидит вообще-то очень даже не дурак, с золотой медалью и почти с красным дипломом, но из-за постоянных побоев решивший и, что намного сложнее, смогший поменять свою жизнь коренным образом и ушедший в армию, а потом и к нам. Вот и вчера что-то такое проглянулось, так что не сказать, что я был так уж шокирован. Разве что раньше он никогда при чужих и слова умного не говорил, да и даже при своих не всех.
— Тьфу на вас — сморщился Папай, в два глотка оприходовав кофе. — Нет у нас тут таких дам, к сожалению. Все только по любви и никак иначе!
— Тяжело тебе, поди, приходится, ты ж слово “любить” только с едой и выпивкой можешь ассоциировать. — Усмехнулся я.
— Тьфу на вас еще раз. Я еще спать люблю. И когда спину чешут. И…
— Все-все, не продолжай. Чего примчался-то? На халяву чей-нибудь напиток отжать?
— Это само получилось, попутная радость, так сказать. Ты, скотина серенькая, хотел уехать не попрощавшись? — Он нахмурил брови, впрочем, не очень натурально. Хотя смотрелось все-равно угрожающе.
— Не-не, не надо вот. Как раз отсюда думал заехать к вашему Фоменко, дневальный сказал, что он в штабе.
— А я?
— А ты — вот он. Тебя искать не надо. Беда всегда приходит сама.
— Хаха. Очень смешно. Слушай, я и в самом деле по делу. Ты как, с возвратом?
Ничего обещать я ему не стал. Потому что и сам не знаю. В конце концов, не за детьми несмышлеными еду, с ними тоже надо будет посоветоваться. Поэтому же вынужден отказаться и от брони, ибо это станет определенный обязательством, а я ну очень уж не люблю их. С божьей помощью сами уж как-нибудь доберемся, может, и не так быстро и безопасно, как могли бы — но зато и должен никому ничего не буду.