Мраморный меч
Шрифт:
– Ты, тварь подколодная, которая повадилась воровать наших кур, развернись! – прикрикнул мужчина за спиной и Тера напряглась всем телом. Это ее первый прокол. Она так и замерла на месте от сожаления, легкой боли в желудке и ледяного страха, который циркулировал по телу. Мужик тяжелой поступью подошел и на деревянной стене курятника Тера увидела собственный силуэт. – Это ты, девка. Тварь неблагодарная! Живешь на шее у добрых людей и кур чужих воруешь!
Тера выдохнула и медленно обернулась, смотря на него. Мясистый боров, от которого пахло жиром, чем-то кислым и хмельным. Почему же в доме кто-то храпел? Почему она не услышала
Убрав волосы за ухо, Тера посмотрела ему в глаза и неуверенно улыбнулась. Сказала ласково.
– Вы ошиблись. Я не воровала ваши кур. Я мимо проходила и увидела кого-то, вот и хотела отогнать.
Мужчина замолчал, держа на вытянутой руке керосиновую лампу. Смотрел на нее пристально и почти так, как смотрела Герда с Трией. Прямо в глаза, дышал медленно, и морщина между бровей разгладилась. Но ненадолго. Он вновь нахмурился и, казалось, раскраснелся от гнева.
– Что ты мне мозги пудришь, тварь?! Это ты моих кур воровала. Ну ничего, сейчас я накажу тебя. Будешь знать, как красть чужое, – проорал он, чудом не разбудив никого, схватил влажной ладонью ее и резко потянул за собой. Вторая осечка. Страх. Паника.
Она задыхалась от страха, дрожащим голосом уверяла его в своей невиновности, почти плакала и еле поспевала. Пару раз падала на колени, но он не останавливался, тянул за собой и становилось страшно. В голове пустота, в глазах стояли слезы и руки с ногами дрожали так, что Тера сама почти падала на мокрую землю. Вновь уверяла, молила пощадить, пыталась вырваться, брыкалась и шипела сквозь зубы от ноющей боли.
Страшнее стало, когда Тера увидела место, куда ее вели. Невысокий пень неподалеку от деревянного забора, а рядом с ним, как что-то ненужное, валялся топор. Тера вновь попыталась вырваться, но вместо этого ее лишь потянули и бросили на мокрую траву. Даже тут она была всего лишь слабой женщиной, над которой издевались. Ее таскали, как таскают мешки с мусором, обращались как с дворнягой и злились из-за того, что она просто очень хотела есть. По щекам потекли непривычно горячие слезы, а тело охватила дрожь.
– Отпустите, прошу отпустите. Я не крала ваших кур. Не крала. Прошу.
Мино.
Мужчина игнорировал ее просьбы, ударил, когда она рванула в сторону и потянулся за топором. В этот момент паника достигла своего апогея. У нее побелело перед глазами, рука нащупала первый попавшийся камень, а потом раздался глухой хруст и запахло чем-то приторно сладким.
Белая пелена превратилась в кроваво алую, отчаяние и злость на несправедливость мира взяли верх. Слезы смешивались с брызгами теплой крови, что-то булькало, клокотало и хрустело, но она лишь плакала и лелеяла в себе злость. Ненависть к мужчинам, подобным супругу, этому борову и другим таким же.
Осознала Тера себя только когда луна уже приближалась к горному хребту. В страхе она отбросила камень и прижала окровавленные руки, с ужасом смотря на то, что когда-то было человеком. Кровавое месиво их мяса, костей и кожи, оно пахло сладко и немного кисло, оно пульсировало, выпуская кровь. Это оказывало гипнотический эффект. Все еще находясь в прострации, она облизала палец, потом второй, дотронулась до мяса и, немного оторвав его непривычно длинными ногтями, надкусила.
Ничего
Пустота внутри исчезла и впервые появилось чувство, что она немного объелась. Облизав кровь с пальцев, Тера сыто выдохнула и осмотрелась по сторонам. Медленно розовел горизонт, в доме до сих пор кто-то храпел, Яма все еще мертва, как и тот жадный боров. К сожалению, от него слишком много осталось, что она медленно отрубала или срезала топором, прятала в окровавленную сорочку, оставаясь нагой. Кости она бросила собакам, что-то спрятала в яме под курятником, посмотрела на бурое и еще влажное пятно на траве и земле.
Вода из колодца ледяная. Мышцы сводило судорогой от холода, но она смывала с себя кровь, вытаскивала из серебряных волос мелкие кусочки теплой плоти, которую тут же съедала. Вылила воду на место смерти борова, превращая кровь в легкую бледную дымку.
Герда и остальные спали. Тера спрятала под печью оставшееся мясо в ткани, переоделась в шерстяное платье и аккуратно легла обратно на кровать. Уродец в подушках и одеяле приоткрыла голубые глаза, посмотрела словно осмысленно на мать и тут же уснула вновь. Это забавляло. Маленький ребенок спокойно спал рядом с чудовищем.
Наивное создание. Моя главная ошибка, мой уродец.
Тера спать не хотела, хотя небольшая лень все же присутствовала. Думала о произошедшем. От осознания того, что только что она с наслаждением съела живого человека. Убила его и съела. Появился ледяной страх перед той сущностью, которая жила внутри, той сущности, которая прорывалась в такие моменты, как этот. Она сама стала монстром, которым был супруг и чудовища из детских сказок. Задрожали руки, уродец завозился в своем маленьком гнезде, тревожно хныкая, и это ее немного отрезвило. Нельзя выдавать себя. Они не должны узнать о произошедшем.
На рассвете Тера не спала. Все еще думала о том, почему этот боров не повелся, почему не прислушался, как остальные люди? Неужели эта способность влияла выборочно на людей? Скорее всего причина в другом, потому что Трия и Герда верили ей безоговорочно, готовы были лебезить перед ней, и тот боров был готов, но что-то пошло не так. Сорвалось и Тера пока не понимала, почему.
Когда проснулся мужчина и заглянул к ним, Тера сделала вид, что крепко спала. Спать до сих пор не хотелось, поэтому она лежала на кровати с закрытыми глазами, слышала собственное медленное сердцебиение и понимала, что уже была точно не человеком, потому что люди не ели себе подобных. Потому что люди не наслаждались вкусом теплой плоти и крови, не убивали так хладнокровно, как сделала это она.
11
Освальд смотрел на содержимое пробирки сквозь солнечный свет и что-то быстро записал в книжку. Поставил пробирку на подставку, посмотрел на свои старые записи и нахмурился. Что-то не совпадало. Он постучал пальцем по столу и задумчиво вновь обратился к записям, вздрагивая от неожиданности, когда в комнату без стука вошел гость.
– Привет!
– Ты как всегда тактичен, – недовольно пробормотал Освальд, хмуро смотря на брата. Тот лишь широко улыбнулся, поправил твидовый пиджак и легко прошел по комнате, садясь в кресло.