Мразь
Шрифт:
– Вообще, если смотреть шире, - заговорил Петр Павлович и мы продолжили путь, - это действительно страшно, но меня пугает другое.
– Он замолчал, словно о чем-то задумался.
– Что же.
– Поинтересовался я спустя пару минут.
– Раньше, в советские времена, в уголовном кодексе была 32 статья - преклонение перед Западом. И, что бы сейчас не говорили, это была правильная статья, неправильными были её трактовка и применение.
– Что вы имеете ввиду?
– Не понял я нити его рассуждений.
– Её надо вернуть.
– Просто
– Только сажать, на те же 10 лет, не за пластинки и джинсы, а за пропаганду такой заграничной заразы как демократия.
– Кхм, - хмыкнул я и остановился, - надеюсь вы не будет цитировать Гитлера и Ницше?
– Не буду.
– Улыбнулся он.
– Демократия - ложь и, соответственно, тупиковый путь, атавизм. Она вынуждено отомрет похоронив вместе с собой своих ораторов.
– Он взял меня под локоть.
– Я соглашусь с вами, - принял слово я игнорируя его фамильярный жест, - в демократическом устройстве справедливости куда меньше чем заявляется, но её основа не лжива, просто извращена.
– Извращена, - кивнул он, - но извращена достаточно для утверждения её лживости. Позволю себе пример.
– Будьте любезны.
– Знаете какая страна самая демократическая?
– Тут же спросил Петр Павлович.
– США?
– Предположил я будучи вовсе не уверенным в правильности.
– Нет, - улыбнулся он, - Норвегия.
– Как Норвегия?
– Я даже остановился.
– У них же король.
– Ну вот так.
– Засмеялся он.
– Самая демократическая страна - конституционная монархия, а Россия, по уровню развития демократии, занимает лишь 117 место, не смотря на многопартийную систему и прямые выборы. США же, с двухпартийной системой и не прямыми выборами - девятнадцатое. И я даже не говорю про находящуюся куда выше нас в этом в рейтинге Танзанию, с её нищетой, не смотря на богатейшие запасы нефти и алмазов, войнами кланов и тем, что более половины детей не получает даже начального образования. Зато демократия хоть куда.
– Но это лишь рейтинг, он естественно политизирован.
– Возразил я.
– Правильно.
– Неожиданно согласился Петр Павлович.
– Только не рейтинг политизирован, а методы расчета искажены до состояния «лживы», иначе картина была бы совсем другой. Вы знаете, - он неожиданно остановился, - демократия, как она представлена сейчас, очень напоминает Новгородское вече: кто громче кричит и у кого кулаки крепче, тот и прав.
– Охлократия.
– Ввернул термин я.
– Именно. И тут очень интересен итог: что сейчас есть Новгород?
– То есть вы уверяете, что навязываемые демократические ценности имеют целью вывести Россию на задворки?
– И ничего белее.
– Кивнул он.
– Тогда права бабушка, Сталина на них нет.
– Усмехнулся я.
– Вот как?
– Не приняв моего веселья удивился он.
– Вы действительно так считаете, или?
– Действительно так считаю, - ответил я возвращая серьезность и пошел вдоль тротуара, он пристроился рядом
– Знаете, - Петр Павлович посмотрел мне в глаза, - а я с вами согласен. ДнепроГЭС, БАМ, КАМАЗ и другие ударный комсомольские стройки - экономически необоснованные и несвоевременные проекты, суть которых, лишь отвлечь молодое поколение от анализа и раздумий.
– Чем бы солдат не занимался, лишь бы задолбался, простите за грубость, плюс обязательная героика вроде бестолково угробившего себя Павла Корчагина.
– Бестолково или нет - вопрос спорный, а то, что под каждой шпалой БАМа лежит свой Павел Корчгин - факт. Более того, без его примера число жертв этой стройки могло быть существенно меньше. И это именно жертвы, не погибшие, а тупые, безвольные жертвы.
– Как и эти.
– Я остановился поворачиваясь к оставшейся далеко позади толпе с плакатами.
– Да, к сожалению как и эти. Причем их жертва страшнее.
– Почему?
– Удивился я.
– Их убивать никто не собирается.
– Жертвы безумных комсомольских строек уносили уверенность правоты с собой в могилу, а этих - да, убивать никто не собирается, соответственно им прийдется жить дальше, взрослея, умнея, осознавая бессмысленность потраченных усилий и времени. Что ответят они своим детям, когда те спросят - зачем? Или, что хуже, - почему? Почему, папа и мама, вы не работали обеспечивая свое и мое будущее, а махали флагами на улице? К чему эта бессмысленная матросовщина?
– Вы считаете поступок Матросова глупым?
– Удивленный вторым пришествием в мои мысли бравого солдата спросил я Петра Павловича.
– Нет, - он остановился и я, демонстрируя внимание, был вынужден повернуться к нему, - Сашей двигала любовь.
– Любовь?
– Представьте себе, просто любовь. Любовь к семнадцатилетней девушке, которую он никогда не знал и никогда не видел, но круто изменившей его жизнь.
– Павел Петрович, вы меня крайне заинтриговали.
– Признался я. Он улубнулся, снова доверительно взял меня под локоть и мы продолжили неторопливую прогулку.
– Вспомните, кем был Сашка Матросов? Беспризорник, хулиган и малолетний преступник. Более того, он был в колонии помощником воспитателя - крысой, стукачом, сукой - если угодно. Свой среди чужих, чужой среди своих. Мерзкий, мелочный, трусливый и злопамятный. И вдруг, в один день, он меняется и начинает рваться на фронт добровольцем. Почему?
– Почувствовал приближающуюся месть и испугался?
– Предположил я.
– Я тоже сперва так думал, однако кое что не сходится: он строчил просьбы отправить его на фронт почти полгода, времени более чем достаточно для расплаты. Боялся бы мести, сбежал бы сразу.