Мстислав Великий
Шрифт:
— А повести-ка мне, сыне, почто вдруг озаботился ты судьбой иных народов?
— Память пращура Святослава покоя не даёт, — признал Владимир, — когда решился он власть Руси распространить далее на закат. Чтобы под единой рукой объединить все славянские народы. Судьба помешала — зависть, страх и людское предательство. А ведь те же уличи и тиверцы наши!.. Но то дела давно минувших дней, а ныне иное свершается. Сам Господь на моей стороне, и пусть пращур Святослав не верил кресту животворящему. Господь не оставил в стороне благого деяния. Ведаешь ли ты, что у меня внук народился, Василием звать? От Марицы, старшей
Владимир Мономах, не скрывая, поведал игумену все свои мысли — как пойти войной на Комнинов, свергнуть их и утвердить в Византии старую династию — не Диогеновичей, то Мономашичей. Ну а коли постигнет в сем деле неудача — что ж, тогда хоть Болгарское Царство восстановится. Но править в нём будут потомки Владимира Мономаха. А там — как Бог даст. Авось сын или внук Василия Львовича и станет императором византийским.
Выслушав, Сильвестр широко перекрестился на образа.
— Истинно Русь есть богоизбранная земля, — дрогнувшим голосом сказал он. — И род твой, Владимире, назначен самим Всевышним прославиться в веках. Благословляю тебя, сын мой, тебя и род твой на высокие дела. Дерзай, да о Боге не забывай!
Поначалу всё шло хорошо. Получив от тестя военную помощь, Лев пошёл по Болгарии, занимая один город за другим. Населённые болгарами, людьми славянского языка, города сами открывали ему ворота. Людям надоело владычество Византии, они ещё помнили своих природных князей, помнили времена, когда Болгария не была ничьей провинцией, и надеялись, что так будет снова. В нескольких крепостях произошли восстания — люди нападали на гарнизоны имперских войск, громили их и разоружали. Тревожные вести, обгоняя друг друга, спешили в Константинополь.
Несколько лет тому назад Лев Диогенович уже приходил в Империю, приводил с собой половцев, но тот поход окончился неудачей. Анна Комнина, хроникёр своего знаменитого отца, записала о том в «Алексиаде». Но на сей раз дела обстояли гораздо хуже. За спиной самозванца стоял Владимир Мономах — потомок императоров. Алексей Комнин, пришедший к власти в результате переворота, хорошо понимал, что это означает. Пока русский князь молчал, Комнины были законной правящей династией. Сейчас они превращались в узурпаторов. Дойди это до Европы, и все, кто приносил ему клятву верности, отрекутся от своих слов.
Алексей Комнин не был бы императором, если бы не умел использовать любую возможность. Самозванца надо было остановить, пока не поздно.
Приказ был получен, нужные люди нашлись...
...Случилось это в городе Доростол. Войско Льва только-только переправилось через Дунай, только освоилось на новом месте, когда пришла весть, что с юга движутся полки императора.
Весть принесли два сарацина. Все знали, что Алексей Комнин вместе с крестоносцами воюет против неверных за Гроб Господень, и в войске Диогеновича никто не удивился тому, что сарацины решили помочь врагу их врага. Они просились, и их допустили ко Льву.
Полог походного шатра закрылся. Прошло совсем малое время — и сарацины, кланяясь по своему обычаю, пятясь, вышли и направились прочь. Потом побежали — а заглянувшие в шатёр слуги нашли
Получив весть о гибели Льва, Владимир немедленно призвал к себе переяславльского воеводу Фому Ратиборыча, сына его старого боярина Ратибора, ныне заступившего место отца, и своего сына Вячеслава. Двадцать лет назад шестнадцатилетним отроком Вячеслав уже выходил на рать — против Олега Святославича. Ныне это был взрослый муж, и хотя ратного опыта имел маловато, надежда у князя была.
— Нелёгкую задачу ставлю перед вами, — сказал Мономах. — Идите на Дунай и продолжите дело зятя моего. Многого не прошу, но для внука моего Подунавье завоюйте. Тебя, Фома, ставлю старшим в походе. Времени не теряй, земли сии нам нужны.
— Как повелишь, так и сделаем, — кивнул боярин.
— А тебе, Вячеслав, — Мономах повернулся к сыну, — наказ такой — беречь сестринича своего, ибо он нашего рода, Мономашичей.
— Исполню, батюшка, — отвечал сын.
С тем и ушли.
По первости складывалось удачно. Осторожный Фома Ратиборыч не часто выходил на половцев, но зато привык управляться в чужих землях. Киевские, смоленские и часть переяславльских полков волной прокатились по Нижнему Дунаю. Иные городки сами открыли ворота, другие пришлось брать приступом. Задерживались ненадолго — из числа старых, опытных дружинников Фома Ратиборыч ставил по городам посадников. Те спешили показать своё рвение и сразу начинали выколачивать из населения дань новому князю.
Но когда приблизились к Доростолу, узнали от перебежчиков, что он взят греками.
Широко нёс свои воды Дунай. Северный, левый, его берег был почти весь под русской рукой, а правый, южный, оставался за византийцами. Трудно было рассмотреть дальние берега — не разглядишь, где противные войска. Вячеслав Владимирич долго стоял на берегу, глядя вдаль.
— Чего мы стоим? — вопросил он Фому Ратиборыча. — Почто не переправляемся?
— А надо ли? — усомнился боярин.
— Да как же! Нешто можем мы отцову волю исполнить только наполовину? Что это за Подунавье-то такое будет — половина наша, а половина греческая? Да их-то там, небось, малое число. Император не мог всю армию сюда пригнать. Мы их разобьём.
— А далее что?
— Далее? Мы отомстим за вдовство сестры моей! Нешто оставим в руках врага град, где был убит её муж?
— Так-то оно так. — Фома Ратиборыч полез было в затылок, но застеснялся при молодом князе. Только сдвинул шапку ко лбу. — Да токмо такое уж бывало. Ты, княже, того не помнишь — слишком мал был, а я в поход тот ходил. Тогда Святополк Изяславич только-только великим князем стал. Пошли мы на половцев и дошли до реки Стугны. Мала речушка, разов в десять поменее Дуная будет. На этом берегу мы, на другом — половцы Отец твой, Владимир Всеволодич, говорил, чтоб остаться на берегу и, в грозе стоя, сотворить с погаными мир. А Святополк Изяславич настоял, чтоб переправляться и дать половцам бой. Переправились... А чем кончилось? Разбили наши полки, стрый твой Ростислав, младший брат Владимира Всеволодича, в Стугне потонул. Сами князья едва ушли. А ныне ты желаешь то же сотворить?