Мстислав Великий

Романова Галина Львовна

Кроме Романа не устроены были ещё трое его детей — сын Святослав и дочери Евфимия и Агафья. Старшей, Евфимии, шёл уже семнадцатый год, и после свадьбы Ярославца Святополчича на Елене Мстиславне приспело время найти мужа и для неё.

Таковой давно сыскался — Коломан, король Венгрии. Вдовец, потерявший к тому же единственного сына и озабоченный тем, что трон уплывает из его рук, льющий кровь своих братьев и их малолетних детей, хромой, горбатый, шепелявый и слабый по причине преклонных лет, король угров никоим образом

не был парой красивой девушке. Но среди его родственников жила дочь Святополка, Предслава, ставшая матерью и имевшая большое влияние на окружение короля. Покуда был жив Святополк, Коломан опасался пальцем тронуть и Предславу, и её семью. Как он поведёт себя теперь, когда старые союзы потеряли силу?

Мономах был убеждён, что наилучшим решением будет свадьба Евфимии с Коломаном. Он пошёл к дочери и объявил ей свою волю.

Правду сказать, в сердце Евфимии ещё жил волынский князь Ярославец — первая девичья любовь долго не угасает. Весть о том, что он женился на её племяннице, больно отозвалась в душе девушки. Она много плакала впотай, но, услышав от отца весть о предстоящем замужестве, ахнула:

— Правда ли, батюшка? За кого же?

— За Коломана Угрского. Правда, он латинянин, но король. Ты станешь королевой венгерской и сможешь повернуть Венгрию к союзу с Русью. И твой сын станет королём.

— Но я... не хочу. — Евфимия отвернулась к окну.

— Не бойся. Твои сёстры вышли замуж, племянницы тоже. Пришёл и твой черёд. Коломан хоть и стар...

— Стар? — переспросила девушка.

— Стар. И хотя понимаю, что тебе он может не понравиться, да ничего не поделаешь. Надо.

— Но отец, я не хочу! Я бы хотела уйти в монастырь...

— Что? — Мономах поразился. Подобного он от дочери не ожидал. Мало того что две его сестры стали монахинями, так теперь и младшая, любимая дочь!

— Да, в монастырь, к тётке Янке! Отец, не отдавай меня за старика!

— Эвон, чего испугалась! — усмехнулся Мономах. — Долго он не протянет, а ты останешься правительницей, как прабабка Ольга при Святославе. Вся Венгрия будет под тобой! Об этом думай! Я уж обо всём уговорился.

— Но ты сам говорил, что угры — латиняне...

— Ничего! Я говорил с митрополитом Никифором, дабы узнать, как отверглись они от православной веры. Ничего особенного нет. Так что готовься!

Мономах вышел, и до самого отъезда Евфимии больше лишним словом с ней не перемолвился. Слёзы дочери для него были водой — сегодня пролилась, а назавтра высохнет. Он даже радовался, что придержал её в прошлом году, не отдал за Ярославца. Велика ли честь для дочери великого князя быть замужем за его подручником? Изяславов корень потерял на Руси всю силу. Им теперь вряд ли удастся воссесть на золотой стол, а в повиновении держать — другое дело. Будущее — стареющий Мономах это ясно понимал — за детьми. Сыну Мстиславу достанется по наследству распря с Волынью.

Ему и разбираться — ведь Елена его дочь.

О будущем думал он и когда осенью того же года женил сына Романа на дочери Володаря Ростиславича. После ослепления Василька неистовые братья попритихли — из них двоих младший был самым деятельным и, став в тридцать пять лет калекой, устранился от дел. На долю его брата Володаря выпало оберегать сразу две волости — свою и Василькову, ибо сыновья теребовльского князя были слишком малы, чтобы сами водить полки. Оставшись одни в окружении угров, ляхов, болгар, византийцев и половцев, братья Ростиславичи обрадовались союзу, и брак был заключён в считаные дни.

Единственное, что омрачило жизнь Мономаха, была смерть сына Святослава. Тихий болезненный мальчик, которого девятнадцать лет назад отдали заложником Итларю и Китану, с годами превратился в тихого болезненного юношу, великого любителя книг. Он часто хворал и потому не ходил в походы с отцом и братьями, оставаясь дома и блюдя Переяславль. И сейчас он жил в нём, не мешая Ярополку. Все потихоньку смирились с мыслью, что он, подобно Святоше Давидичу, уйдёт в монастырь, но этого не случилось. Святослав угас незаметно в разгар зимы, ушёл, ни на что не жалуясь и ни о чём не жалея.

Только-только справили сороковины по Святославу, только-только Мономах, вернувшись в Киев, зажил прежней жизнью, пришла от Волынских пределов весть — через Угрские Ворота перевалил обоз королевы Евфимии Владимировны. Дочь возвращалась к отцу.

Мономах сперва не поверил, но примчавшиеся гонцы короля Коломана подтвердили весть, а ещё несколько седмиц спустя Евфимия действительно стояла на пороге, зябко кутаясь в шубу — ту самую, которую уложила в качестве своего приданого. Отец и дочь встретились глазами.

Евфимия сильно переменилась. Это была всё та же красавица, строгой северной красой пошедшая в мать Гиту и прабабку Ингигерд Шведскую. Но первые морщинки прорезали её строгое чело, взгляд прекрасных глаз потух, а веки покраснели от многих слёз. Губы жалобно кривились.

— Пустишь ли, — еле выговорила она, — на порог, отец?..

И, не дожидаясь, сама прошла и тяжело опустилась на лавку. Мономах остался стоять, сверху вниз глядя на дочь. На ней было русское платье, и только убор замужней женщины был венгерским.

— Откуда ты? — только и спросил князь.

Евфимия вскинула мгновенно набрякшие слезами глаза.

— Откуда? — вскричала она срывающимся голосом. — От Коломана твово, будь он неладен! Отослал меня. Видеть не желает...

Голос её сорвался, и она зарыдала, спрятав лицо в ладонях.

Мономах тоже присел. Он не торопился утешать дочь — поотвык, очерствел сердцем после смерти жены да в великокняжеских заботах. Да Гита никогда и не плакала и даже смерть Изяслава пережила тихо, пряча горе внутри.