Мстислав
Шрифт:
Последним к мосткам причалил княжеский корабль. Орел с раскрытым клювом резал водную гладь. Ждали Мстислава, он задерживался.
Пристань заполнил народ, вся Тмутаракань высыпала проводить дружину. Шныряли мальчишки, надрывались, зазывая, торговцы-разносчики. Пришёл с товарищами Славин, покосился на стоящих обочь хазарских купцов с Обадием. Хазары о чём-то переговаривались оживлённо. На лице Обадия Славин уловил довольство: «Рад, поди. Ну да ныне нет вашего каганата…»
Засмотрелся Славин и не заметил князя. Поддерживая Добронраву за локоть, он ступеньками спускался с обрывистого берега. Следом торопились тысяцкий Роман, воевода Ян и тиун Димитрий с раздобревшей боярыней Евпраксией.
– Купцы тмутараканские, и вы, гости с чужих земель, рады будем принять вас в Чернигове, навещайте с товарами.
– За доброе слово благодарим тебя, князь, - ответил за всех Славин.
– Торг наше дело. Ты же нас не забывай, а коли в Киеве доведётся побывать да увидеть Савву, скажи, чтоб ворочался домой, и передай ему о смерти Давида.
У мостков Мстислав пропустил на корабль Добронраву с боярыней и тысяцкого тиуна. Толпа прихлынула к берегу, стала дугой вокруг князя. Он обнял Усмошвеца, и промолвил:
– Прощай, воевода, оставляю город на тя. верю, в надёжных руках он будет.
– И шагнул на ладью.
Ударили весла. Гордо выпятив резной нос, корабль тронулся. По мачтам поползли шёлковые паруса.
Встав на скамью, Мстислав снял шелом, крикнул:
– Спасибо те, люд тмутараканский!
И пока ладьи вытягивались в море Сурожское да белели поднятые паруса, не расходился народ.
СКАЗАНИЕ ДЕВЯТОЕ
1
В пятый день недели, когда время перевалило за полдень, княжий книжник Кузьма забрёл на Оболонь послушать, как кричат перепела да трещат коростели. Здесь и прихватил его дождь. Частый и густой, он повис сплошной стеной, закрыл Киев. Кузьма укрылся под слежавшейся копной, долго смотрел, как пузырится вода в луже. Прошлогоднее, потемневшее сено пахло прелью.
Не заметил Кузьма, как заснул. И приснилось, будто они с отцом поле пашут. Он, Кузьма, коня за уздцы ведёт по борозде, а старый Савватей грудью на рало налёг, тяжело дышит. Руки у отца синими жилами изрезанные, заскорузлые, борода взлохматилась, и пот со лба катится, глаза застилает. Из-под лемеха земля отцу под ноги пластом выворачивается, парует, пахнет хмелем. Голова у Кузьмы закружилась. Хочет он сказать отцу: «Давай передохнём», но Савватей опережает его, прикрикивает: «Не пора, Кузьма, не пора!»
Пробудился Кузьма, дождь прекратился. Солнце, большое, яркое, к земле опускается. Поднялся Кузьма и напрямик по мокрой траве зашагал
У Копырева конца [131] полюбовался каменной стеной. Совсем недавно сложили её камнетёсы по Петруниному плану на месте старых бревенчатых городен. Получилась она широкой и высокой, с прикрытием для воинов и бойницами для лучников. Придёт время, и такой стеной Петруня огородить весь город. Вот Золотые ворота [132] начал он переделывать.
131
Район древнего Киева.
132
Золотые ворота– главный парадный въезд в Киев с южной стороны. Строились они в 1019 - 1024 гг. и играли большую роль в истории города. Над проездом Золотых ворот была построена церковь Благовещения.
До темна ещё не скоро, и Кузьма направился на поиски Петруни.
Второе лето, как приехал он из Тмутаракани и по велению Ярослава город укрепляет. Не раз слышал Кузьма, как бояре меж собой потешались над молодым зодчим:
«Эка городенца Ярослав сыскал! Молоко на губах не обсохло, а туда же…»
А потом попритихли, когда увидели, какие стены по его замыслу мастеровые возвели…
Кузьма пересёк город. Ещё издали за горой камня разглядел, как на дощатых мостках народ суетится: раствор носят, кирпич подают камнетёсам, а те знай молотками постукивают, плиты с природным камнем чередуют, кладут на известковой цемянке. Да так искусно подгоняют, словно под шнур.
Башня-стрельница вся в строительные леса взята.
Заметил Петруня Кузьму, вниз спустился, сказал:
– Се, Кузьма, отводная башня-стрельница с Золотыми воротами. От них каменные стены возведём с перекрытием. То крытый ход в город будет, а по краям для защиты срединной стрельницы ещё две башни поставим с зубчатыми парапетами…
Говорит Петруня и будто наяву всё видит.
– Вот там, Кузька, над Золотыми воротами поднимется надвратная церковь с золочёным куполом, а под воротами княжеская скотница для драгоценностей… Через два лета ты, Кузька, сам на всё поглядишь.
И, прикрыв глаза, помолчал, потом снова заговорил:
– Вчерашнего дня князь Ярослав зазвал меня и велел церковь делать из камня, подобную тмутараканской. Я же, Кузька, издавна иной мыслью тешусь. Не по подобию тмутараканской сделать бы, а чтоб царьградской Софии не уступала. Дорогим камнем её отделать, многоглавыми шеломами своими чтоб она небо подпирала, золотом глаза застила. А тому бы храму вечно стоять и Русь возвеличивать.
– И сколь лет те, Петруня, надобно, чтоб дивность такую создать?
– млея, спросил Кузьма.
Петруня усмехнулся:
– Много, Кузьма, много! Пятнадцать ли, двадцать, но я сделаю, поверь… Вот с нынешнего лета зачну известь гасить…
Положив руку Кузьме на плечо, изменил разговор:
– Набахвалился я те, Кузька, пора и честь знать. Темень-то, а завтра вставать спозаранку…
Из освещённой восковыми свечами гридни доносились голоса. Стараясь не скрипнуть половицами, Кузьма на носках подошёл к открытой двери, заглянул. В гридне на лавках бояре сидят: воевода Александр Попович, а с ним рядом одноглазый ярл Якун. Подальше боярин Герасим с воеводой Будым, а напротив бояре Авдюшко и Степанко, Жадан и Кружалко, сын покойного Владимирова воеводы Волчьего Хвоста.