Мстислав
Шрифт:
Раздались шаги. Василько поднял голову. На крыльце показался Ярослав в полупанцире, поверх брони багряница, отороченная горностаем, накинута. Положив руки на рукоять меча, он окинул взором двор, видно высматривал княгиню, и медленно, прихрамывая, принялся спускаться по ступенькам. Увидев Василька, приостановился, вскинул брови:
– А ты почто не в полку? Он-то давно выступил.
Василько ответил тихо, но внятно:
– Князь Ярослав, остался я оттого, что потребность имею к тебе. Дозволь её высказать.
– Ну, говори. Вишь, княгиню ждать заставляешь.
С женской половины вышла
– Князь, прошу тя, освободи меня от боя.
– Ты о чём?
– переспросил удивлённо Ярослав, не сразу сообразив, что говорит ему этот воин.
– Освободи меня, князь, от этой рати, - не отводя глаз, снова повторил Василько свою просьбу.
– Три лета я у тя в дружине, князь, а до того, коли не забыл, служил я князю Мстиславу. Ныне те, с кем ты, князь, биться собрался, мне товарищи, и рука моя не обнажит меч против них. Пойми меня, князь…
Потупил голову Ярослав, долго хмурился, наконец поднял глаза на Василька:
– Ты воин, поступаешь по чести, а я тя не неволю.
Сказав это, он сошёл с крыльца, обнял княгиню.
– Ну, Иринушка, ехать мне надобно.
Рта не раскрыла княгиня Ирина, не проронила скупой слезы. Кровь варяжская холодная поборола.
Гридин подвёл коня, придержал стремя. Звеня железом, Ярослав уселся в седло, разобрал поводья. Сытый конь, приплясывая, взял с места в рысь. Пров приподнялся в стременах, взмахнул одетой в кожаную рукавицу рукой, и рынды поскакали за князем.
Василько посмотрел вслед задумчиво: «Где мудрость князей, отчего войной идут друг на друга? Иль не могут полюбовно спор решить? А речь оба, и Ярослав, и Мстислав, о Руси ведут, и оба будто за неё радеют. Ин же как городом поступиться, так мечи обнажают…»
Постояв ещё немного, Василько направился к коновязи. Отвязав узду, гридин уселся верхом, пустился за дружиной.
Сошлась русь за Лиственом [134] не на братчину [135] , а схлестнулась в кровавой усобице…
134
Листвен - город близ Чернигова.
135
Братчина - праздничный пир.
Желтели осенней позолотой леса, и алела рябина. В тот день хмурое небо нависло низко над землёй и скрыло солнце…
Широким строем развернул полки князь Ярослав, тугим луком напружинились тмутараканцы…
Разглядел Мстислав, как наёмные варяги железным клином выдались, сказал:
– А пошлю-тко я против свевов черниговских удальцов.
И поставил в челе полк пеших черниговцев, что привёл ему на подмогу посадник Ростислав. На крылах касогов выставил, а отборной верхоконной дружине велел ждать своего часа.
Полощет ветер голубые княжеские стяги, раскачивает святые хоругви. Русские хоругви над русскими полками.
Запели серебряные трубы, и закованный в железо
В звоне металла, в треске копии потонули крики и стоны, в смертельных судорогах храпели кони…
Время на ночь перевалило, крупными каплями сорвался грозовой дождь. Перечертила молния небо, осветила искажённые злобой лица…
Люто бьётся русь!
Шлёт тысяцкий Роман гонца к Мстиславу:
– Не подоспело ль дружине за мечи взяться?
Встал Мстислав в стремена, видит, нет никому перевеса, решился:
– Скажи боярину Роману, пора!
«Пора!» - пропели трубы.
– Пора!
– откликнулась Мстиславова дружина и ринулась, выдохнув единым голосом: - Тму-та-ра-кааань!
В топоте застоявшихся копыт качнулась земля. Врубились гридни. Не выдержали киевляне свежесильного удара, попятились, побежали…
О том сражении, тайно от князя Ярослава, запишет погодя Кузьма сии слова:
«…А от Листвена, положив полки многие, бежал князь Ярослав, минуя Киев, искать защиты у Новгорода. Ярл же Якун, в бесславии погубив варяжскую дружину и потеряв на поле брани своё златотканое корзно, за море уплыл и там умер, не вынеся позора…»
Ветрено… Ярко зажёгся восход.
Затихло поле. В Листвене-городке отдыхают воины от боя, и только бодрствует князь Мстислав. Кутаясь в корзно, медленно обходит поле, подолгу стоит перед убитыми, вглядывается в мёртвые лица. Вот лежат тмутараканцы, а рядом вечным сном спят Ярославовы гридни. Там, не выпустив из рук сабли, распластались касоги. Как шли клином варяги, так и смерть приняли от черниговского топора…
– Зри, князь, зри, как русич русича изводит, - раздался позади укоризненный голос.
Вздрогнул от неожиданности Мстислав, оглянулся. Узнал неизвестно как появившегося Василька, спросил:
– И ты против стоял?
– Нет, - покачал головой Василько, - не был я тут, и попусту, княже, твоё злобствование.
– Не злобствую я, - вскинул брови Мстислав.
– Скорблю, глядючи, к чему доводит наша княжья котора [136] .
Вишь, - обвёл он рукой вокруг, - и я в том повинен.
– И после долгого молчания сказал: - Велеть, чтоб тела их земле предали по чести.
136
Спор, ссора.
И пошёл, скорбно потупив голову. Ветер теребил ему волосы, срывал корзно. Чувствуя, что Василько идёт за ним, Мстислав снова заговорил:
– Полонённые гридни сказывают, что Ярослав в Новгород отправился…
Василько ничего не ответил, и Мстислав продолжал:
– Хочу просить тя, чтоб ты, Василько, письмо моё свёз ему. Пускай воротится в Киев, отступится от Чернигова. Довольно раздоров, довольно губить Русскую землю. Неужели не урядимся мы? Ему Киев, мне Чернигов и Тмутаракань, где мой посадник сидит, Ян Усмошвец… Так доставишь ли письмо Ярославу?