Мстислав
Шрифт:
Димитрий заторопился, а Мстислав уже обратился к Усмошвецу:
– Слыхал ли? Сказывает катапан Клавдий, что князь Редедя на нас зло держит, что мы его касогов в дружину принимаем?
– Они к нам по своей воле идут, - пожал плечами Ян, - и у касожского князя напрасная обида.
В дверях появился княжий пристав, объявил о приходе херсонесского катапана. Разговоры стихли. Бесшумно ступая по коврам, в гридню вошёл маленький седой старик в дорогом кафтане, лёгких сафьяновых башмачках, расшитых узорами. Зоркие глазки пробежали но толпе
Тысяцкий Роман толкнул посадника Аверкия, шепнул в самое ухо:
– Очнись, боярин, да уйми храп.
Аверкий вскинул голову, ошалело хватился:
– Ась?
– Катапан-то в гридне, почто вскрикиваешь?
– прошептал Димитрий.
Аверкий не успел больше и рта раскрыть, как раздался негромкий дребезжащий голосок Клавдия:
– Гостем я к тебе приплыл, князь Мстислав, - катапан говорил по-русски без толмача.
– Прими дар от меня.
Он взял из рук вошедшего грека лёгкий меч. Ножны и рукоять отделаны золотом и чернью, украшены драгоценными камнями.
Мстислав выступил вперёд, принял оружие и тут же передал воеводе Яну, сказав:
– Русь гостям завсегда рада, катапан Корсуни, и по обычаям нашим мы гостей за столом потчуем.
Указав широким жестом на дверь, что вела в трапезную, Мстислав пошёл рядом с Клавдием. Следом повалили бояре.
За столом умащивались с шумом. Катапана усадили рядом с Мстиславом. Отроки в атласных рубахах, молодцы как на подбор, мигом наполнили хмельным мёдом серебряные кубки, окованные золотом турьи рога. Мстислав поднялся, сделал знак, и все стихли.
– Сей первый кубок мы пьём за брата старшего, базилевса Василия. Пусть недруги наши помнят, что император ромеев в родстве с нами.
Всё выпили, и снова трапезная наполнилась шумом. Отроки метались между рядами столов с большими подносами, уставленными снедью, держа над головой кувшины, наполненные вином и мёдом.
Аверкий сказал вполголоса Роману:
– А дары-то князю малые привёз.
Тот согласно кивнул, поддакнул:
– Скупец.
В трапезной висела густая пелена пара, резко пахло жареным мясом и восточными специями.
Опорожнив второй кубок, Клавдий наклонился к Мстиславу, проронил как бы невзначай:
– Херсонесские гости, что торг ведут с Тмутараканью, сказывают, что ты, князь, велишь брать с них пошлину.
Мстислав насторожился. Клавдий, будто не замечая, продолжал:
– И ещё без гривен прокорма не велишь давать.
– Речь твоя непонятна мне, катапан, - прервал его Мстислав.
– Иль есть меж нами грамота, чтоб торг вели мы без мыта?
Клавдий мелко засмеялся, потом, протерев глаза, сказал:
– Не о грамоте сказываю, а просьбу передаю тебе от гостей херсонесских.
Мстислав ответил с усмешкой:
– А ты, катапан, дозволишь нашим гостям без мыта торг вести в Херсонесе и будешь ли месячные давать русским купцам?
Клавдий не растерялся, сказал, будто сокрушаясь:
– Не моя вина в том,
– Ну коли так, о чём же речь. Даст базилевс грамоту гостям, то мы с его торговых людей мыта брать не станем и месячное на прожитье выдавать почнём.
На лицо катапана набежала тень неудовольствия и тут же исчезла. Клавдий снова кротко улыбнулся. За гомоном бояре не поняли, о чём переговаривались князь с херсонесским катапаном. Только Димитрий, сидевший По левую руку от Мстислава, слышал всё. Молча, поманив пальцем отрока, шепнул ему:
– Налей греку вина наихмелее, да не мешкай. А выпьет, ещё подбавь.
Исполнявшись, Димитрий постучал кубком о стол:
– Изопьём, бояре, до дна за здравие гостя, катапана корсунского.
Мстислав разгадал хитрость тиуна, спрятал улыбку в бороде. Подумал: «Умён боярин Димитрий».
Клавдий в душе ликовал, стрела, пущенная им, попала в цель. Этим разговором ему удалось отвести мысли Мстислава и бояр от истинной цели приезда. А прибыл он в Тмутаракань по повелению препозита Михаила. Писал тот Клавдию, что базилевс Василий желает знать, не собирается ли князь Мстислав, поразив хазар, обратить оружие против Византии. От Корчева до Херсона через Сурож рукой подать.
Оттрапезовав, Мстислав вышел во двор. Над Тмутараканью сгущались сумерки. Дальние белёсые облака окрасились в багряный цвет. По верхушкам деревьев, по крышам теремов солнце разбрасывало последние лучи. Тихо, спокойно в крепости, и только снизу, от пристани, доносились разноязыкие выкрики чужеземных моряков.
У боковых хором, где жила меньшая дружина, под открытым небом накрывали столы. Из поварни в тяжёлых жбанах выносили еду, разливали по глиняным мискам. Стряпухи готовились кормить отроков. Мстислав окликнул стоявшего у крыльца Василька:
– Проводи-ка меня к деду.
Они пересекли двор, низко кланяясь дверям, чтобы не Стукнуться о притолоку, вошли в камору Путяты. Увидев князя, старик обрадовался, попытался подняться. Мстислав положил ему на плечо руку, присел на край ложа:
– Что за недуг свалил тя, Путята?
Старый десятник вздохнул, медленно заговорил:
– Многие лета прожил я, князь Мстислав, и тело моё во шрамах. Видно, настал час уйти на покой, дать отдых костям немощным.
– Путята передохнул, снова заговорил: - Нынче же прошу, князь, отпусти меня в Киев. Хочу умереть на родной земле, где могила отца моего.
Мстислав замахал рукой:
– Рано, дед, о смерти речь ведёшь.
Нет, - покачал головой Путята, - чую её.
– Пройдёт твоя хворь, - упрямо возразил Мстислав.
– Однако ежели ты в Киев надумал воротиться, не держу. По своей воле пришёл ты в Тмутаракань, по своей и уходишь. Но не пущу, пока не пойдёт гостевой караван со стражей. С ними отправишься.
– Князь Мстислав, - подал голос молчавший до этого Василько, - дозволь и мне со стариком. Привык я к нему.
Мстислав поднялся, нахмурился: