Мстислав
Шрифт:
Фракиец изогнулся, и на препозита уставились бесцветные немигающие глаза. Михаил ждал ответа. Он доверял этому рабу самые сокровенные мысли.
– Да, - произнёс фракиец.
– Выслушай меня со вниманием, - Препозит взял со стола пергамент и шкатулку, протянул рабу.
– Чтоб не проведал никто, войди в покои паракимомена и сокрой там сие…
По утрам Зою ждал бассейн, отделанный розовым мрамором, наполненный тёплой водой, настоянной на хвое. Она долго мылась, а молоденькие рабыни держали одежду тонкого шелка, гребни и благовонные
Из бассейна тело Зои попадало в руки слепых массажистов: Понежившись на ложе, она отдала себя в руки рабынь. Её причёсывали и натирали розовыми благовонными маслами, одевали, завязывали тесёмки сандалий.
Нарушая привычный уклад, рабыня доложила:
– Препозит Михаил ждёт тебя, несравненная.
Брови Зои приподнялись в недоумении. Что привело к ней препозита? Она заторопила рабынь, вышла в зал. Увидев её, препозит повалился на колени, красная хламида [122] растопырилась колоколом.
122
Верхняя одежда сановников.
– О несравненная, я прах у ног твоих.
– Он приложил к груди руки, заглянул в глаза Зои. Они смотрели на препозита с любопытством и насмешкой. Но теперь уже ничто не могло остановить Михаила.
– О коварстве паракимомена Иоанна поведаю тебе, - снова заговорил он. Лицо Зои потемнело, глаза сузились.
– Иоанн от базилевса утаил письмо катапана Клавдия. И ещё грех великий замыслил паракимомен, - Михаил отшатнулся, затряс головой.
– Нет, нет, язык мой не смеет выговорить, что замыслил Иоанн.
– Ты скажешь, что затаил паракимомен, - зло прошептала Зоя и наклонилась к стоявшему на коленях препозиту.
– А может, длинные языки нашептали в твои большие уши лишнее?
– Несравненная, паракимомен ищет твоей смерти, - выкрикнул Михаил, и его лоб покрылся испариной.
– Яд для того держит.
– Истинные ли твои слова?
– Зоя выпрямилась, - Повторишь ли ты их базилевсу?
– Да, несравненная, язык мой не извергает ложь. Если нет в моих словах истины, пусть я приму смерть.
– Тогда поднимись, препозит, и следуй за мной.
Поцеловав край её одежды, Михаил встал с колен, направился за Зоей. Открытой галереей они прошли в библиотеку. Василий был один. Он листал толстую книгу в кожаном, отделанном драгоценными камнями переплёте, а рядом на высоком столике из красного дерева лежал лист пергамента и стояла чернильница с лебединым пером. Базилевс работал. В такую минуту никто не смел нарушать его мысли. Препозит распростёрся ниц, вздрогнул от голоса базилевса:
– Что привело тебя, Михаил, сюда в этот час.
Страх сковал препозита, слова комом застряли в горле, но тут услышал он спасительный голос Зои:
– Единственный, пусть твой гнев обратится на паракимомена Иоанна, по чьей вине мы нарушили твои священный
– В чём виноват Иоанн?
– базилевс нахмурился, носком ноги пнул препозита.
– Открой свои уста, Михаил, и поведай мне!
– О божественный, - препозит поднял голову.
– Н пыль, которую ты отряхиваешь со своих ног! Недостойный раб твой паракимомен Иоанн утаил от тебя папирус катапана Клавдия. Херсонесский катапан уведомлял тебя о тмутараканском архонте Мстиславе.
– Откуда стало известно тебе, Михаил, о письме Клавдия?
– недоверчиво спросил Василий.
– Посланец катапана привёз тот папирус мне. Я же вручил его паракимомену…
– Единственный, - снова заговорила Зоя, Иоан Славин. Не кажется ли тебе, что, скрыв письмо Клавдия, паракимомен служит тем архонту русов?
Василий задумался. Зоя повернулась к всё ещё стоявшему на коленях Михаилу:
– Скажи, препозит, что ещё известно тебе.
– О божественный, злобная ненависть к несравненной помутила разум Иоанна.
Базилевс шагнул к двери, крикнул:
Бряцая оружием, вбежали солдаты императорской гвардии, телохранители базилевса застыли у порога, Василий бросил коротко:
– Ступайте к паракимомену Иоанну, именем императора в темницу его!
Солдаты поспешили исполнить приказание повелителя. На губах Зои мелькнула и скрылась злорадная улыбка.
Базилевс обернулся к препозиту:
– Что писал катапан Клавдий об архонте Мстиславе.
– Катапан остерегается архонта русов, божественный. Разгромив каганат, Мстислав может осадить Херсонес.
Василий поднял руку, дав знак препозиту умолкнуть:
– Иди, Михаил, я позову тебя, когда в том будет нужда.
В темнице мрак и сырость. На замшелых стенах слезится вода. За железной дверью гулко отдаются шаги караульных. В этом каменном мешке паракимомен Иоанн потерял счёт времени. Как узнаешь, день ли, ночь ли на дворе? Паракимомен лежит на подстилке из сена, и мысли его мечутся затравленным зверем. Именем базилевса заточили Иоанна в темницу. Жизнь и смерть, благость и страдания - на всё воля базилевса! Это известно паракимомену, и он смирился со своей судьбой. Но Иоанн не ведает за собой вины. Так чьих же козней не остерёгся он и какую смерть примет: забьют ли насмерть палками или вольют в горло расплавленный металл, а может, ослепят и направят на глухой остров или оставят навечно в темнице?
Лязгнул засов, и со скрежетом отворилась дверь.
От яркого дневного света Иоанн зажмурился. Кто-то остановился возле него. По шелесту шёлковых одежд, запаху благовонных масел паракимомен узнал её. Она долго молчала, любуясь унижением того, кто ещё недавно был в милости базилевса и носил высшую придворную должность. Теперь он лежит, дряхлый старец, и никто не спасёт его.
– Паракимомен Иоанн, - позвала она его.
Иоанн открыл глаза. Зоя стояла над ним, скрестив на груди руки, властная, не знающая жалости.