Мстительница
Шрифт:
Он раздвинул ей ноги. Движения Майлса были такими сильными и уверенными, словно он хотел посмеяться над ее ледяной неподвижностью. Растянув губы в улыбке, словно ему предстояло нечто забавное, он глядел на нее потемневшими глазами, а Пеппер ждала, когда он начнет гладить ее в расчете пробудить чувственность, но вдруг поняла, что у него совсем другие намерения.
— Нет, — услыхала она его шепот. — Сначала не это.
И Майлс уверенно вошел в нее, не причиняя боли, медленно, очень медленно, заполняя ее собой.
В его глазах не было страсти, но он медленно и уверенно двигался внутри нее, словно они оба участвовали
— Теперь, — сказал он, — ты не сможешь выбросить меня из своих мыслей или сбежать, потому что я уже часть тебя. Не будет никаких ласк, которые могут закончиться насилием, потому что я уже в тебе. — И он счастливо улыбнулся ей. — Твое тело приняло меня. И теперь я буду учить твой разум принимать меня и желать.
Невозможно, кричал ее мозг, но инстинкт подсказывал Пеппер, что этот мужчина владеет искусством невозможное превращать в возможное. Словно заколдованная им, она не сводила с него глаз, но хотела сказать, что он ошибается и ему случайно удалось взять ее. Откуда он знает о других мужчинах, которые пытались и были отвергнуты, которые теряли желание и интерес к ней, едва видели ее замершее от страха тело? Она вооружила себя против издевательства над ее чувствами, но оказалась в полной власти мужчины, который не совершил над ней насилия, хоть и не пытался бурными ласками пробудить ее чувственность.
Каждое движение Майлса, каждое его прикосновение, каждая его ласка, каждый поцелуй повергали ее в жар, и Пеппер растворялась в его нежности, не в силах определить свои ощущения. Он был частью ее, он был принят ее плотью. Кончиком языка он касался ее шеи там, где билась тоненькая жилка, а она чувствовала удары пульса на его руке, ласкавшей ее грудь. Неожиданно Пеппер выгнула спину, желая быть еще ближе к нему, но сумела подавить рвавшийся с губ стон, хотя Майлс как бы все равно слышал его, потому что нежно тронул зубами ее кожу, и ее соски затвердели под его ладонями. Она сделала движение ему навстречу, отзываясь на его ласки, которых он не жалел, дабы доставить ей удовольствие. Себя ему приходилось сдерживать, потому что иначе он мог не добиться того, чего хотел сильнее всего в жизни.
Мысли, одна другой стремительней, проносились у него в голове. Его женщина. Часть его. Он понял это, едва увидел ее. Теперь он в ней. Ее груди в его ладонях. Ее запах возбуждает его. В ней есть все, о чем он когда-либо мечтал, и он научит ее желать его не менее страстно, чем он желает ее. Он не отпустит ее от себя. Никогда и ни за что.
Пеппер вскрикнула, но он знал, что не причинил ей боль, и ласково тронул языком ее твердый сосок.
Ни о чем не думая и ничего не понимая, Пеппер инстинктивно отвечала на требования своей крови и своей плоти, полностью отдаваясь во власть первого в ее жизни оргазма. А Майлс радовался, глядя на нее, словно она, да и он сам, сдали самый важный в своей жизни экзамен.
Потом они еще раз любили друг друга, и Майлс научил ее давать наслаждение, а не только получать его. И Пеппер спокойно заснула, положив голову ему на грудь.
Правильно он делал, что боялся ее, устало думал Майлс. Отныне его жизнь будет совсем другой, потому что он любит ее и хочет быть рядом с ней до самой смерти.
Проснувшись и обнаружив рядом Майлса, Пеппер перепугалась,
Они не говорили о любви. Пеппер еще не была уверена в его искренности, и Майлс не хотел пугать ее излишней поспешностью. Иногда он даже боялся, что забудет, зачем привез ее в Гоа, поэтому то и дело предостерегал насчет Симона. Однако безуспешно. И еще они не говорили об Оливере. Но вот наступила их последняя ночь в Гоа, и Майлс решил, что не должен больше молчать.
Они долго любили друг друга, а потом Майлс по-хозяйски положил руку Пеппер на живот и внимательно посмотрел на нее.
— Если забеременеешь, я не хочу, чтобы ты скрыла это от меня, как скрыла свою беременность от Герриса.
Пеппер замерла. И об Оливере он знает! У нее пересохло во рту. Все же она собрала все свои силы и посмотрела ему в глаза, однако не прочитала в них ничего, кроме нежности и сочувствия, хотя ждала совсем другого, может быть, пренебрежения, может быть, недовольства.
— Я хотела сделать аборт, — сама не зная зачем, сказала она. — Я хотела убить его ребенка, прежде чем он родится.
Она вспомнила, как ей было плохо, и горько расплакалась, а Майлс, испуганный реакцией Пеппер, немедленно обнял ее и принялся утешать, проклиная себя за свой язык.
Они оба знали, что такое не иметь родителей, и Майлс понял ход ее мыслей, когда она сказала:
— Филип и Мэри очень хотели его. Они могли отдать ему свою любовь, а мне было восемнадцать… Мне не на что было даже кормить его. Я боялась думать, что рано или поздно наступит день, когда мне придется рассказать ему о его отце…
— Ты правильно поступила.
Он знал, что говорит искренне, и к тому же сказав это, почувствовал, что навсегда избавился от собственных призраков. Ребенком Майлс часто, даже слишком часто, мечтал узнать что-нибудь о своих родителях. Он проклинал свою мать за то, что она бросила его. Но разве полковник Уайтгейт не был ему лучшим отцом? Разве он не показал ему пример, которому Майлс гордо последует, когда у него будут свои дети? А Пеппер рыдала у него на груди, оплакивая своего ребенка, себя, все человечество…
— Нам пора назад, — ласково проговорил Майлс, когда она затихла. — Завтра прилетит вертолет. Но прежде, чем мы покинем этот райский уголок, дай слово, что ты забудешь о мести.
Пеппер упрямо поджала губы.
— Майлс, я так долго жила этим, — ответила она. — Не могу я вот так сразу! Он заслуживает наказания…
— Но не от тебя. — Майлс старался говорить спокойно. — Ты не можешь поставить себя выше закона Божеского и человеческого… Подумай об этом.